Когда они получат головы, мечтала я, мне разрешат наконец остаться во дворце. Я вновь попрошу хозяина меня отпустить. Так я говорила себе. И, конечно, лгала. Я мечтала быть оцененной. А кто ж не мечтает? Все мы мечтаем.
И я себя выдала.
Я отослала им головы.
Я написала им письмо, объясняя, какая тут голова чья, и дополнила описание своими многочисленными эскизами. Каждая восковая голова была уложена в свою форму, и обе половинки форм были стянуты бечевкой для сохранности. Все это я упаковала в ящик и отослала на бульвар дю Тампль. Я закрыла глаза, пытаясь представить себе, как они достают эти головы. Я печалилась тому, что не могла присутствовать там и наблюдать за происходящим, но мой дом теперь был здесь, здесь я была на своем месте – в этом буфете, в нашей с Елизаветой мастерской. Теперь, говорила я себе, мне придется забыть об этих королевских головах и сосредоточиться на других частях человеческого тела, которые раньше я так любила. Как же я скучала по ним, как скучна была моя жизнь без них.
Через неделю пришло письмо от моего наставника:
Глава сорок третья
Омнибус выпустил своих пассажиров. Можно было безошибочно их опознать. Обитатели Версаля подчинялись правилам, строго их соблюдали и, хотя все были облачены в платья разных цветов, они сами оставались бесцветными. Обитатели же Обезьянника громко и самодовольно заявили о своем прибытии, и их сразу можно было заметить в толпе. В Версале, впрочем, они казались чужаками, потому как не были созданы для дворцов, и подобная разновидность архитектуры не предназначалась для таких, как они. Прямо на моих глазах произошло столкновение двух чужеродных миров.
Первым я увидела доктора Куртиуса – с прямой спиной, напряженного, похожего на старого журавля в ослепительном новом костюме, словно очутившегося во дворце по ошибке, на его левой щеке сиял большой синяк.
– Сударь! – вскрикнула я. – Я здесь!
– Это ты? – изумился он, и радостная улыбка расколола его застывшее лицо. – Так и есть. И правда ты. Сколько же тебе теперь лет?
– Сударь мой! Доктор Куртиус!
– Мари, Крошка Мари!
– Крошка. Просто Крошка! – раздался громоподобный возглас.
Вдова, с раскрасневшимся лицом, возбужденная, вышла вперед, опираясь на трость, неуклюже передвигаясь в огромном платье с кринолином. Она курила сигару.
– Мадам! – отозвалась я.
– Ну, ты и доставила нам забот!
– Крошка! – рявкнул кто-то. Ко мне ковылял, прихрамывая, Жак, одетый в явно стеснявший его жилет. – Желтый нанкин. Прямо из Японии.
– О, Жак! – воскликнула я. – Милый Жак! Сколько убийств произошло с тех пор, как мы виделись в последний раз? Скольких повесили на Гревской площади?
– Жуть сколько! Много!
Вся семья пожаловала, за исключением, понятно, Эдмона. Он мало того что отсутствовал, так о нем даже не упоминали. Были и еще новые люди, какие-то мальчишки, одетые в одинаковые костюмчики, все с красными гербами на груди, и в центре каждого была вышита буква К. У Жака в подчинении был один, деревенского вида увалень с бритой головой.
– Кто это такие? – поинтересовалась я.
– Кто, спрашиваешь? – отозвалась вдова. – Мы значительно расширились после твоего отъезда, и теперь у нас много прислуги. Не могли же мы сидеть и ждать твоего возвращения.
– Разумеется нет, мадам.
– У нас теперь еще двадцать четыре изваяния, и у нас теперь не один только Обезьянник. Мы пристроили к нему новые здания!
– Здания! Боже мой! – воскликнула я. Мне показалось, что по мере возрастания их архитектурных приобретений расширялась и сама вдова, чье тело зримо отражало прибавление их недвижимости. – Никогда бы не подумала…
– Насколько я помню, твоя крошечная голова вообще мало думает. Не потому ли тебя прозвали Крошкой?
Двое парней несли тяжеленные картонные коробки.
– Что в них? – спросила я.
– Не твоего ума дело, – фыркнула вдова. – Пойдем, покажи нам все. Мы хотим все увидеть. Мы проделали такой длинный путь не для того, чтобы на тебя глядеть. Полагаю, вовсе не за этим!
Я показала ей, в какие окна обычно выглядываю. Потом привлекла ее внимание к крыше. Вскоре зазвонили колокола королевской часовни: настала пора зайти во дворец. Вдова стреляла глазами по сторонам. Мой хозяин опоясался взятой в аренду шпагой, и с нею стал похож на гончую с торчащим хвостом.
– Вам понравились мои головы? – спросила я.
– А тут вообще-то довольно грязно! – сварливо заметила вдова.