Кром. Книга первая

– Вот тебе и доказательство сказочки. – Ичан подцепил двумя пальцами воротник своей кожаной рубахи. – Рубашечка моя Стивеном из Крома принесенная. Зло отторгает. Вот так.

В доказательство отторгнутого зла Ичан продемонстрировал оторопевшему Володу стальной болт.

Волод переваривал услышанное пару минут.

– Она защищает все тело, а не только ту часть что закрывает? Проклятье, но это же все объясняет… Как ты дубинки отбивал и как я тебе кисть проткнул, а ты невредимый остался… И потом когда нас глузги секли… и когда погоню ты сбил, и стрелы… Так ты неуязвимый получаешься?

– Почти.

– Но… но это не доказывает твоей теории о зле в Кроме. Рубашку могли оставить и Основатели в начале времен. Как стрику, например.

– Эх, ты, неверух! Думай себе что хочешь, а правда все равно моя. Вот дойдем до Крома, посмотришь.

– Посмотрю. – Волод поднялся. – Собирайся, Ичан, сегодня последний переход по Южному району. Завтра вы вступим в Захолустье. А сейчас…

Фактор протянул следопыту его пирамидальную шляпу…

– Время молитвы.

Возчику Кинче снилась дородная дочка начальника станции. Дочка была как в жизни – грудастая и бокастая, но во сне она не дралась толстым вальком и не гуляла с караульным Кубером, а грудь ее на ощупь оказалась такой же упругой какой представлялась наяву.

– Вставай, вставай, увалень! – сладкий сон прервался от грубых толчков.

Кинча продрал глаза и увидел над собой хмурое, со следами оспы и крайнего неудовольствия лицо начальника станции. Проморгавшись, Кинча, наконец, понял, что сон закончился, и расплаты за его руковолие с дочкой начальника не последует.

– Да встаю уже, встаю! Чего это вам понадобилось среди ночи, хозяин?

– Запрягай тяглов. Поедешь к чистильщикам и дальше вместе с ними за кордон.

Неторопливо натянув порты, Кинча пошевелил босыми пальцами. Ехать никуда не хотелось. Хотелось послать начальника подальше и досматривать интересное сновидение.

– Чего это вдруг? До грузов еще целая неделя.

– Не разговаривать! – хозяин был настроен решительно, в таком состоянии с ним лучше было не спорить, – совсем обнаглел, дармоед. Сказано езжай, значит езжай. Возьмешь с собой двух курьеров с Окраины и отправляйся.

– И куда ж я их? – Кинча уже облачался в походную амуницию. Путешествовать только с пассажирами, без груза, было для него в новинку, – куда их вести-то?

– Отвезешь как можно дальше за кордон, а там уже их забота.

– За кордон… Видать народ там, на Окраине совсем заелся, раз уж им и жить не в охоту стало.

Кинча отправился к тяглам, озадаченно почесывая кудлатую голову кнутовищем.

Утро было прохладным. От тяглов, выведенных из теплого стойла шел пар. На камнях и редких пучках травы, между плитами мостовой лежала обильная роса. Неожиданно и сразу, словно зажгли фонарь, взошло солнце, вынырнув из-за домов.

Кинча поправлял упряжь, оглаживал тяглов, да засунул еще три дополнительные обоймы под облучок, где уже лежал его любимый самострел. Самострел этот был предметом гордости Кинчи и объектом постоянных забот. Кинча выиграл его в позапрошлом году на празднике Основания в споре на кулачках. Кинча и сейчас гордо выпячивал грудь, вспоминая об этом, и частенько мучил девчонок, пересказывая в подробностях, как завалил семерых дюжих соперников. Самострел был и вправду замечательный – он стрелял зубатыми звездами, отточенными дисками да квадратными пластинами. Оружие страшное в умелых руках. А руки у Кинчи были без сомнения умелыми – он с двадцати шагов запросто срезал голову камнегрызу.

Из здания станции вышли начальник и двое курьеров с Окраины. Кинча впервые видел людей из такого далекого места. Он придирчиво оглядел их снаряжение, потом заглянул в лица, оценил уверенность движений и остался доволен осмотром – надежные ребята, с такими не страшно и за Кордон. Хотя, что там делать двум курьерам Кинча как ни ломал голову, придумать не мог.

Мужчины поздоровались. Кинча посадил пассажиров в повозку, наказал держать ухо востро, потом плюнул на три стороны и взгромоздился на облучок. Витой кнут звонко щелкнул. Вожжи подобрались, и пара тяглов двинулась с места, мерно ускоряя движение.

Начальник станции постоял еще некоторое время, глядя во след уходящей в страшные места запустения повозке. Через пару минут путешественники скрылись за наплывающими слева и справа домами, и начальник со спокойным сердцем отправился по хозяйству – гонять ленивых домочадцев и не менее ленивых тугоумных возчиков.

Пару часов повозка катилась в дремотном молчании. Кинча безнадежно зевал, у пассажиров слипались глаза, все трое зябко ежились, пытаясь сохранить быстро ускользающее на утреннем морозце послепостельное тепло. Но солнце поднималось все выше и вот уже оно припекает затылок, жарит плечи, и наполняет улицы пыльным предчувствием раскаленного зыбкого полдня.