Кроманьонец

Может, этого всего не знали мои земляки из будущего в пору моего детства и юности, но использовали эту ягоду в двух видах: сушёную и в виде вина, потому что начинает она бродить без всяких дрожжей. Собранные дары леса мы тоже сушили, и какую-то часть я, засыпав в кувшины, оставил бродить. Захотелось сделать винцо ягодное и здесь. Под это дело налепил сосудов с узким горлом. Кривые получились, зато смог горлышко плотно забить сухой травой. А потом нарезал деревянные пробки. Резал так, чтобы они входили в горлышко свободно, а с помощью обмотанной вокруг них травы затычки садились уже плотно.

Ягодная лихорадка случилась сама по себе. Не то чтобы в этом мире я их не ел. Лакомился, конечно. Просто в краю Белок и на новом месте ягодники были небольшие, а далеко в лес никто не ходил, жизнь в основном проходила у реки. А тут, обнаружив такое разнообразие, да ещё в огромном количестве, задумался, что с ними можно сделать. Если клюква и брусника до поздней осени достоят, то все остальные ягоды скоро отойдут. Вот вместе с воспоминаниями из прошлой жизни и пришло решение сушить их и вино делать.

Собирались как обычно. Положили в корзины немного мяса, две литровые или около того «фляги» – глиняные бутыли, закупоренные деревянными пробками. Я подпоясался широким поясом, засунул за него топорик-первенец с лезвием из латуни, прихватил колчан со стрелами, лук и был готов снова отправиться в лес за ягодами. Утаре лук тоже взяла. Стреляла она из него уже не хуже меня. Сама считала, что лучше. Стала так думать после одного происшествия. Однажды волчицы выгнали на дюну стадо куланов, очень похожих на ослов, и пока я смотрел на них, любимая, схватив лук, подстрелила трёх скакунов.

Решили, что идём в последний раз. Утаре настаивала, чтобы я уже в этом году сделал хранилища для зерна. Вроде мышь в доме увидела. Пришлось мешок с пшеницей подвесить под крышу. А мне до холодов ещё хотелось баньку соорудить, да с печкой, а не с очагом. Осенью свободного времени не будет…

Луг за дюной, там, где росла трава-щучка, синел цветами васильков. Белыми пятнами у зарослей вейника цвёл тысячелистник. Кое-где трава поднялась выше пояса, и поутру можно было выкупаться в росе. Тропку в низкорослой щучке мы натоптали, но всё равно я шёл первым, стараясь не промочить ноги. Выйдя к опушке, остановились, чтобы стряхнуть с мокасин и штанов росу. Намокшие от беготни по зарослям вейника волчицы отряхнулись, и вдруг Муська, припав к земле и подобрав под себя задние лапы, вытянулась в струнку. Мне её поведение показалось странным. Я смотрел на луг, сверкающий в лучах восходящего солнца, на тёмную полоску далеких гор и ничего, так заинтересовавшего волчицу, не видел.

Пока мы натягивали штаны и обувались, Муська не шевелилась, и Пальма, усевшись чуть позади матери, тоже вглядывалась в даль.

– Как думаешь, что с ними? – спросил я Утаре, показывая на волчиц.

– Не знаю, но думаю, нужно быть настороже, – ответила любимая и стала натягивать тетиву на лук.

Хмыкнув, и я решил на всякий случай приготовить оружие к стрельбе. «Вдруг в высокой траве кто-то подкрадывается к нам?!» – подумалось, и я тут же улыбнулся: будь так, наши волки уже были бы возле невидимых врагов.

Наверное, какое-то облачко закрыло солнышко, трава на лугах перестала сверкать, мне удалось рассмотреть вдалеке фигурки людей, бредущих вдоль реки. Показалось, взрослых человек пять и два десятка детей с ними.

– Ты видишь?

Утаре ответила не сразу. Приложив ладонь козырьком к глазам, она вглядывалась в даль.

– Люди! Люди идут! – закричала она, указывая луком в сторону реки.

Какое-то время я размышлял о её соплеменниках, назвавшихся Людьми, потом сообразил, что, наверное, привыкнув к тому, что род и племя тут как-то называются, неправильно истолковал её ответ.

– Рано или поздно, но они дойдут к нашему дому. Нужно возвращаться…

– Мы поплывем им навстречу, – предложила Утаре.

«Ну, хоть ноги не намочим», – кивнул я, и мы вернулись на дюну.

Утаре тоже решила, что чужаки идут с детьми. Как и я, она переживала, что наши волки могут напугать их. Я предложил из полоски кожи сделать для волчиц ошейники и привязать к ним верёвку. Любимая пожала плечами, посмотрела на меня, будто я только что пошутил, но всё же взялась за эту работу.

Наблюдая за ней, я вспомнил, как когда-то делал себе доспехи. Но у Утаре были иголки. Она нагрела кончик одной и прожгла по краям будущих ошейников несколько дырочек. Вставив туда кожаные ремешки, вручила изделия мне. Надев их на волчиц, мы сели в лодку и поплыли навстречу чужакам. Пока я грёб, Утаре пропустила под ошейники полутораметровые верёвки. Привязывать их она не стала.

В какой-то мере чужакам повезло, что мы поплыли на лодке и позаботились о контроле над волчицами. Дети с ними действительно были, но не так много, как нам показалось с опушки. Чужаки гнали перед собой небольшое стадо коз. Когда я увидел этих животных вместе с людьми, моё сердце едва из груди не выскочило от переживаемого восторга.