Кроманьонец

Уро, не увидев в доме бутылей, кивнул. А я сделал вид, что не заметил. Обулся, нацепил пояс с топориком и ножом и вышел на воздух. Вожак пастухов – за мной, как я и рассчитывал. Ещё и лапу свою к моему плечу протянул, но я увернулся. На пороге с луком в руках появилась Утаре. Едва успел дать ей знак, чтобы не вмешивалась. Решил проверить, на что здоровяк способен, осмелится ли на рукоприкладство?

Стал напротив него и спокойно сказал:

– Вина не дам. В дом мой без спроса больше не заходи.

Сработало! Уро, на удивление, не впал в ярость, напротив, смутился. Поглядывая на меня, бочком отошёл, потом побежал к стаду.

Я не знал, радоваться или огорчаться. Его женщины и за детьми успевали смотреть, и за козами, за несколько дней натаскали на дюну гору глины, в тот же день на реке тростник резали. Знал, они саман месить будут и дом обмазывать, чтобы зимой тепло в нём было. Ещё в их горном посёлке обратил внимание на стены жилищ и решил, что утеплю так и наш дом.

В этом мире работали все! Да и как же по-другому можно было выжить?! Я орудия труда и охоты делал, горшки лепил, обжигал, вынимал из ловушки рыбу, охотился с Утаре, любимая ещё и скорняжничала, горцы строили жилища и хозяйственные постройки, ухаживали за своими животными, носили из леса хворост, и только Уро, отгоняя стадо метров на триста от посёлка, ложился на травку отдыхать. Ничего делать больше не хотел. Как быть с этим бездельником? Не привык я консервировать проблемы, а решение всё не приходило, не мог придумать, как заставить великана трудиться на благо общины.

И вспомнились мне слова Хемингуэя: «Говорят, счастье скучно, но это потому, что скучные люди нередко бывают очень счастливы, а люди интересные и умные умудряются отравлять существование и себе, и всем вокруг…» Не возьмусь утверждать, что процитировал дословно, но смысл передал точно. И стало мне тогда смешно от того, что раздумываю, как бы мне порушить счастье безмятежно счастливого Уро.

Близилась осень. У реки в болотах тревожно крякали утки. Сочились парным молоком рассветы, высоко в ясном небе стояли облака и, как лёгкие тени, смутно отражались в росе. Днём жары хватало лишь на полдень, как слепнем, жалило августовское солнце, а к вечеру с ветерком холодило с сырого луга, и от лесной опушки тянуло свежестью.

Поглядывая на женщин, заканчивающих обмазывать саманом мой дом, испытывал к ним почти братскую или как к дальним родственникам любовь. Но повод отметить это дело и сблизиться с пастухами был хорошим. Готовился к этому событию заранее – как только увидел, что, закончив утеплять своё жилище, женщины принялись таскать глину и к нашему дому. Задумал тогда устроить грандиозные посиделки у костра с едой и выпивкой. Поговорить о жизни, планах…

Начал, как водится, с изготовления племенного «котла». Хоть и не было такого ещё ни у кого на планете, но мне тут первым быть не привыкать. Заготовил огнеупорную глиняную смесь, обмазал ею стенки корзины и поставил изделие в огонь. Пока лоза выгорала, сходил в лес, подыскал прочную осиновую ветку под ухват. Ручки на горшке я делать не стал, слепил особый широкий венчик, чтобы под него хорошо рогульки заходили. Достав из углей горшок литров на десять – двенадцать, обмазал глиной образовавшиеся на венчике полости. Снова запёк его в огне. На следующий день проверил, как вышло, вскипятил в нём воду. Утаре, увидев, какое огромное чудо я сотворил, радовалась, как ребёнок, а ещё больше, когда показал ей, как приятно обливаться тёплой водичкой.

Когда ночь начала мутнеть и рассвет чуть мжил над горизонтом, мы пошли через выкошенный луг к темнеющему лесу. Наведались к ягоднику и настреляли полтора десятка тетеревов. Принесли добычу в посёлок и, подвесив тушки под крышу, отправились за клюквой. В овражках у реки ягоды ещё не поспели, но сока для маринада в них было уже достаточно.

После полудня, ободрав тетеревиные тушки, я порубил их на кусочки, положил в «котёл» и засыпал ягодами. Размешал палкой и клюкву, и мясо, придавил смесь сверху тяжёлым кремнём. Утаре осталась в посёлке чистить и резать на кусочки хрен. Как делать и зачем, я ей объяснил, а сам опять в лес пошёл, деревце срубить, чтобы костерок наш племенной долго горел.

Курился дым, вливаясь в высоте в сумрачную завесу, поглотившую красный диск солнца, но ещё не потерявшую багряные закатные полосы на почерневших облаках. Потрескивали в костерке свежие поленца, рядом Туро орудовал моим топориком, рубил ствол сосенки.

С женщинами пастухов я за всё время так близко и не сошёлся. Даже по именам не всех знал. Утаре пообещала устроить, чтобы они своим мужчинам в тот вечер ничего не готовили и пришли к большому костру за посёлком. Мол, Лоло с духами при всех говорить будет.