Кроме Стоунхенджа

Это искусство распадается на периоды и стили – искусствоведы классифицируют пещерные рисунки совсем так же, как музейные картины. В пределах одного стиля эти рисунки обладают эстетическим единством, не зависящим от географического местоположения и времени, и отражают, так сказать, две школы – реалистическую и абстрактную. Пещерная живопись своеобразна, оригинальна, и ее, подобно, например, стилю импрессионистов или голландских мастеров, можно копировать, ей можно подражать, но улучшить ее нельзя. Абстрактные узоры палеолита вполне годились бы для современных тканей или стенной росписи. Среди рисунков встречаются изображения сказочных существ – северных оленей с перепончатыми лапами, медведей с волчьими головами, колдунов в масках, людей-духов. Эти образы художники черпали не из действительности, но из собственной фантазии. Пещерное искусство процветало в Испании, во Франции, в Швейцарии в течение тысячелетий – вдохновенное самовыражение кроманьонцев. И вдруг почти мгновенно, т. е. по стрелкам геочеловеческих часов, художники перестают творить. На смену пещерной живописи приходит выродившееся раскрашивание гальки охрой. И все. Зачем они создавали эти рисунки? Если это был творческий процесс, приносящий эстетическое наслаждение, значит, создавая их, человек тем самым доказал свой высокий интеллект. Вдохновенное искусство, взлет, уровня которого достигали, но которого не превзошли более поздние поколения, – несомненный признак культуры и цивилизации, уменья ценить искусство ради него самого. Одна школа мысли придерживается именно такого толкования. Или надо искать в этих рисунках какую-то утилитарную основу? Другая школа называет пещерную живопись «четвертичной магией» (четвертичный период – это последний геологический период, который начался 600 тысяч лет назад и еще длится теперь). Некоторые рисунки изображают охоту и размножение животных. Бизоны на них утыканы стрелами и копьями, глиняная фигура медведя изборождена вдавленностями (может быть, они оставлены копьем?). Изготовление фигуры животного и нападение на нее давало магическую власть над этим животным. Ведь и в нашем цивилизованном обществе встречаются люди, которые втайне верят, будто все их несчастья происходят оттого, что какой-то враг вылепил их фигурку и втыкает в нее булавки. Есть еще теория, полагающая, что рисунки эти были вдохновлены давно забытой ныне, но когда-то величественной религией; аналогией тому служит византийское искусство. В Ла-Пилете я заметил, что некоторые рисунки явно не предназначались для всеобщего обозрения. В больших гротах имелись узоры и сцены с животными, однако лучший шедевр, рисунок «жеребой» лошади, был сделан на гладкой изогнутой стене в узком ответвлении основного коридора. Этот факт можно истолковать двояко. То ли мы сталкиваемся тут с высшим проявлением «искусства для искусства», вроде творчества скульптора, с которым я познакомился в Гибралтаре, – его мастерская была полна изящных бюстов и интересных абстракций, но он предпочитал никому их не показывать. То ли здесь перед нами магическое заклинание, могучее и грозное, скрытое от посторонних глаз в потайной нише.

В этой пещере я увидел абстрактные узоры, заинтересовавшие меня как ученого, – короткие черточки, объединенные в группы по пять, по шесть или больше. Такие группы были соединены продольной чертой сверху или перечеркнуты поперек, как делаем и мы в наши дни, когда проверяем количество чего-либо группами по пяти. Они что-то считали? А змеящиеся цепочки точек, красных и черных, а потом «звезды» и «солнце с лучами»? Может быть, это календарные астрономические метки? Может быть, мастер-художник умел пользоваться числами? Мысль не менее ошеломляющая, чем первое открытие рисунков. Ведь это свидетельствовало бы об умственном развитии, далеко выходящем за пределы того, чего требует простая охота. Число – это четкое и несомненное доказательство высокой степени развития мышления. Эти числовые метки будут рассмотрены в одной из последующих глав.

Что касается Стоунхенджа, то здесь решающим вопросом был интеллект строителей (или его отсутствие), иначе говоря, их творческий потенциал. Джакетта Хоукс не обнаружила никакого сходства между обсерваторией-компьютером на Солсберийской равнине и примитивными жилищами неолитической Англии. В этих жилищах нет никаких следов интереса к искусству, ничего идущего хоть в какое-то сравнение с пещерной живописью или фигурками из кости. Однако сам Стоунхендж – это художественное творение, высший взлет архитектурного искусства. Подобно древним египтянам и индейцам майя эти люди отдавали всю свою художественную сноровку храму, а не жилищам.

Строители Стоунхенджа продемонстрировали то, что кембриджский профессор Грехем Кларк назвал «самосознанием». Несмотря на скудость технических средств, они испытали потребность воздвигнуть гигантское сооружение, без которого, строго говоря, могли бы и обойтись.