Кромешник

Корневое, основополагающее чудо, стронувшее лавину всех последующих чудес, заключалось в том, что в тенета Крытой Мамы однажды попал всамделишний шпион, агент британской разведки МИ-6. Но с помощью авуаров кабинета министров Ее Величества удалось склонить «хозяина» тюрьмы к щадящему для агента англичан режиму: никаких побоев, сносная жратва, тайная переписка и, похоже, даже вербовка алчного чиновника, безупречного до этого начальника первой (по значимости) тюрьмы государства Бабилон. Будь это американский, русский или какой другой шпион, друзьям начальника тюрьмы удалось бы пригасить дело и спровадить его в почетную ссылку, подальше от эпицентра скандала, но это был агент ненавистных Господину Президенту британцев (англичан, как он их упорно называл). Завертелось следствие, которое, как всегда в таких случаях, выявило ужасающую картину взяточничества, воровства и некомпетентности. Люди из системы безопасности на этот переходный период взяли на себя управление огромным, но при этом тонким и сложным тюремным механизмом. И механизм тотчас же заскрежетал и начал давать сбои. И не то чтобы отстранили от дел всех специалистов, и не то чтобы среди людей Службы не нашлось знающих свое дело тюремщиков, нет – дело шло вкривь и вкось как раз из-за несбалансированно большого числа контролеров и опекунов, желающих бдительностью своей выслужиться перед Господином Президентом. Расстреляли начальника тюрьмы, не вовремя вмешался британский МИД, напомнил про своего гражданина – под горячую руку шлепнули и того. Требовалось нечто положительное как результат очистки авгиевых конюшен. И тут вспомнили о двух старых Ванах, рассованных по мрачным, без малого карцерного типа одиночкам. Было решено отпустить их на волю, если они покаются публично в грехах и порвут с преступным образом жизни. Те, конечно, изъявили потребность посоветоваться с себе подобными. Им разрешили встретиться друг с другом, хотя кто конкретно разрешил – концов найти не смогли. И дальше бардак шел по нарастающей: никто не знал, что с ними делать дальше, коль скоро перевоспитания и раскаяния не получилось, – расстреливать ли, спустить обратно в одиночки, продолжить процесс перевоспитания? Верх брала то одна, то другая точка зрения, но как только дело доходило до письменного оформления – так стоп. Господин Президент по случаю двадцатилетия окончания войны совершенно определенно высказался о полном искоренении из жизни страны преступных элементов, препятствующих процессу социальной реабилитации граждан в местах временного ограничения свободы, так что никто не желал рисковать – показывать ему, что существуют остаточные явления в лице двух непримиримых стариков. Но в то же время никто не отменял рутинные показатели эффективности работ и отчетов по ним. Поэтому к Ванам время от времени водворяли подсадных, отчитываясь о работе, посылали наверх служебные записки, разные, в зависимости от вкусов и установок тех, к кому на стол эти записки ложились. Соответственно и циркуляры (устно-телефонные) отличались диаметрально. Смешались в один безобразный административный ком красные и голубые погоны, тихушники и фанфарники, бездельники и работяги. Когда начался ремонт, представители и новой, и прежней администрации окончательно потеряли служебный рассудок, и если бы не старая надзирательская гвардия – не миновать бы начальникам еще одного грандиозного внутреннего скандала. Седые, опытные и косные до обызвесткования унтеры-ветераны и коридорные продолжали вести дело старинным обычаем, и худо-бедно тюремные жернова вертелись, несмотря на песок. Одной из таких песчинок оказался Гек, дело которого, поскольку вырвалось из общего «прощеного» потока, потеряло значимость, принялось вдруг путешествовать чуть ли не по всем зонным адресам, наматывая круги канцелярских рикошетов. Будь его дело на столе у тюрьмы-адресата, его бы разобрали в два счета, скинув дежурному следователю, оттуда в спринт-суд, оттуда на волю. Но уж в случае какой задержки во взрослую камеру, а тем более к Ванам, его бы не поместили. Но раз дела нет, а дурак дежурный принял в свое время парнишку без полного документного «приданого», то и взятки с них гладки: сидит – пусть пока сидит, где сидит – где получится. Найдутся те, кто разберется, у них головы и звездочки большие…

Самоубийство агента-сушера еще больше накалило атмосферу. Вот-вот слухи о беспомощности должностных лиц сюзеренской тюрьмы должны были докатиться до слуха Господина Президента. И чьи головы должны искупить ошибки в работе?

На долгом, потном совещании красных и голубых погон был выработан план действий, и его немедленно взялись претворять в жизнь.