Кромешник

Нестор, монументальный парень с физиономией неандертальца, вынул из внутреннего кармана пиджака новенький бумажник, с хрустом, словно разрывая вилок капусты, раскрыл его и отсчитал три с половиной тысячи сотенными бумажками. Червончик со злобой посмотрел в надбровные дуги Нестора, но тому было плевать на Червончиковы эмоции, он боялся только одного человека на свете – Дудю, ну, может быть, еще этого крокодила зеленого, Патрика, а раньше еще – покойного отца. С Червончиком бы связываться не хотелось, конечно, но и пацаненка не по делу нагрели: Дудя, к примеру, если рассудил бы иначе, то и все бы также согласились, правила – они такие…

Червончик, взбешенный, не стал дожидаться обеда, кивнул Трупаку, младшему корешу своему, и они уехали. Чекрыж пошел в угол, смотреть телевизор, Нестор и Гек остались.

– Выручил, Нестор, благодарствую. Я тебе во как обязан, и за мной не заржавеет. Сегодня же постараюсь отдать, как Патрика увижу…

– Что мне твой Патрик! А ты тоже дурак по оба уха! И с Червончиком дурак, и с Ритой-маргаритой… А ну-ка, пошли к ней!

– …?

– Пошли, там разберемся.

Рита заканчивала макияж, разнеся уже помаду без малого от уха до уха, когда дверь отворилась и проем загородила этакая стодвадцатикилограммовая небритая Немезида:

– Хороша! Монету гони.

– Чего? Нестор, пьяный ты, что ли? Нестор?.. Какую тебе монету, с болта упал?

– Вот он, – он пальцем указал на Гека, – проиграл мне три с половиной косых под немедленную отдачу…

– Ну а я при чем, он пусть и отдает!.. – У Гека полезли глаза из орбит, он не верил своим ушам: ведь это его Рита, нежная и… и… самая родная, лучший др…

Нестор выразительно посмотрел на Гека: понял, мол, как оно бывает, – и двинулся к Рите. Он схватил ее своей лапищей за волосы возле затылка и легко, как кошку, выдернул из плюшевого кресла:

– Еще слово, шмакодявка трипперная, и ни один болт отныне на тебя не позарится! Деньги, говорю, гони. Объясняю один раз и человеческим языком: иначе ты – заиграна! – Нестор встряхнул ее и свободной рукой со всей силы отвесил ей щелобан. Он врал, конечно, заигранной Рита считаться никак не могла, но она же этого не знала. Зато знала, что если она и в самом деле заиграна, то ни от кого не будет ей защиты и сочувствия. Рита заплакала в голос, завыла, чтобы ее отпустили, попыталась уйти в истерику, чтобы выгадать отсрочку, но Нестор поставил ей еще один щелобан (под волосами шишек не видно будет, работе не помешают), выпустил ее волосы и выщелкнул лезвие пружинного ножа:

– Ну, раз так, держись, паскуда!..

Рита, словно раненая корова, с мычанием полезла под стол, стала ковыряться в столешнице и вытащила круглый увесистый рулончик с деньгами. Нестор бесцеремонно вырвал рулон у нее из рук, насчитал три с половиной тысячи, стараясь выбирать крупные купюры, остальные высыпал ей на голову.

– Вот так, Малек, учись, пока я жив! Ну, держи краба, я пошел. Пока, а вы поворкуйте, коли нравится…

Дверь хлопнула, и они остались вдвоем: Гек, похожий на соляной столб, и Рита, грязная и зареванная.

– Гек, милый, я все тебе объясню. Я уже лекарства отослала, а деньги сейчас должна была отдать, иначе они мать погубили бы на операционном столе…

Гек, не отвечая, наклонился и стал собирать деньги. Рита, продолжая причитать, заторопилась, хватая купюры, чтобы Геку досталось меньше. Но он отсчитал триста пятьдесят талеров и за неимением бумажника сунул их в карман брюк.

– Гек, Гек… Обожди…

Но Гек, едва сдерживая слезы, выскочил из комнаты и побежал к себе. У него был выходной, от обеда он отказался, и никто его не должен был доставать. У себя в каморке Гек наконец дал волю чувствам, разрешил себе заплакать, пока никто не видит. Но слезы так и не пошли. И больно ему было, и одиноко. Но если одиночество время от времени бывает желанным, то предательство, невыносимо горькое на вкус, навсегда оставляет язвы в душе. Гек вспомнил, как он в первый и единственный раз ходил проведать свою Плешку, нес ей здоровенный кус свиной печенки, представлял, как они будут сидеть и разговаривать… А Плешка, несмотря на его призывные крики, равнодушно пробежала мимо, окруженная целой стаей разномастных ублюдков. У нее была течка, и в ее собачьей голове не оставалось места ни для чего другого, так уж устроила всемогущая природа, но Гек ведь не знал этого.