Читаем Крошка Доррит. Знаменитый «роман тайн» в одном томе полностью

Флора встала и оглянулась на Артура.

– С удовольствием, – поспешил он ответить на это безмолвное приглашение, – а Эффери, я думаю, не откажется посветить нам.

Эффери взмолилась было: «Ой, не надо меня ни о чем просить, Артур!» – но мистер Флинтвинч сразу же прикрикнул: «Это почему же? Эффери, старуха, что ты еще выдумала? Смотри у меня, кляча!» – после какового дружеского увещания она неохотно вышла из угла, отдала свою вилку любезному супругу и в обмен получила от него свечу.

– Ступай вперед, дура! – сказал Иеремия. – Вы сперва наверх или вниз хотите идти, миссис Финчинг?

Флора ответила: «Вниз».

– Стало быть, спускайся вниз, Эффери, – сказал Иеремия. – Да хорошенько делай свое дело, не то я скачусь по перилам прямо на тебя!

Эффери возглавляла исследовательскую партию, а Иеремия замыкал ее. Он явно не намерен был от них отставать. Оглянувшись и увидев, как он спокойно и деловито спускается с лестницы ступеньки на две или на три позади, Кленнэм шепнул Флоре: «Неужели мы так и не избавимся от него?» Флора поспешила его успокоить: «Ничего, Артур, будь это кто-нибудь чужой или просто кто-нибудь помоложе, я бы, конечно, и мысли не допустила, но он другое дело, так что хоть это и не совсем прилично, можете обнять меня, если уж вам так хочется, только не слишком крепко».

Не найдя в себе духу объяснить, что у него вовсе не то было в мыслях, Артур обвил рукой талию Флоры. «Ах, бог мой, – сказала она, – какой вы послушный, и как это деликатно и благородно с вашей стороны, но так уж и быть, если вам очень хочется прижать меня чуть-чуть покрепче, я не рассержусь».

В описанном положении, довольно нелепом и как нельзя менее подходившем к его тревожным мыслям, Кленнэм дошел до подвала, по дороге успев заметить, что вес Флоры странным образом колеблется в зависимости от освещения: где темно, она тяжелее, где светло – легче. Из мрачных и неприглядных кухонных глубин они поднялись в комнату покойного отца Артура, потом прошли в столовую; Эффери со свечой в руке все время шла впереди, точно призрак, который нельзя ни схватить, ни догнать, и сколько раз Артур ни шептал ей: «Эффери, мне нужно поговорить с вами!» – она не оглядывалась и не отвечала.

Когда они были в столовой, Флора вдруг почувствовала сентиментальное желание заглянуть в чулан – драконову пасть, не раз заглатывавшую Артура в дни его детства; должно быть, не последнюю роль тут играло соображение, что в темноте чулана вес может удвоиться. Артур, близкий к отчаянию, уже ступил на порог, как вдруг кто-то постучал в наружную дверь.

Миссис Эффери испустила сдавленный крик и накинула передник на голову.

– В чем дело? Захотелось получить порцию? – грозно спросил мистер Флинтвинч. – Не беспокойся, голубушка, получишь, и какую еще! С перцем, с табачком, с присыпкой!

– А пока что не пойдет ли кто-нибудь отворить дверь? – сказал Артур.

– Пока что я пойду отворить дверь, сэр, – сказал старик со злостью, ясно доказывавшей, что в случае возможности выбора он предпочел бы этого не делать. – А вы дожидайтесь меня здесь. Эффери, старуха, попробуй только шевельнуться или вымолвить хоть слово по своей дурости, и ты получишь даже не двойную, а тройную порцию!

Как только Иеремия ушел, Артур выпустил миссис Финчинг из своих объятий – что не так-то легко было сделать, ибо любезная вдовушка, по-прежнему заблуждаясь относительно его намерений, напротив, приготовилась уже к объятиям более жарким.

– Эффери, теперь мы с вами можем поговорить.

– Не троньте меня, Артур! – воскликнула старуха, отшатнувшись. – Не подходите ко мне близко. Он увидит. Иеремия увидит. Не подходите.

– Не увидит, если я задую свечу, – возразил Артур, тут же приводя свои слова в исполнение.

– Он услышит!

– Не услышит, если я войду с вами в чулан, – возразил Артур, приводя и это в исполнение. – Вот, а теперь говорите. Почему вы прячете лицо?

– Потому что боюсь что-то увидеть.

– Но в этой темноте вы ничего увидеть не можете.

– Нет, могу. Скорей даже, чем при свете.

– Почему вы так боитесь, Эффери?

– Потому что в этом доме кругом всё тайны да секреты, потому что в нем постоянно шепчутся и сговариваются, потому что он весь полон каких-то шорохов. Не знаю, есть ли другой такой дом, где бы постоянно что-то шелестело и шуршало. Я умру от всего этого, если только Иеремия меня не задушит раньше – что, пожалуй, вернее.

– Я никогда здесь не слышал ничего такого, о чем стоило бы говорить.

– Небось услышали бы, если б жили здесь и должны были расхаживать по всему дому, как я, – сказала Эффери. – Тогда не сказали бы, что об этом не стоит говорить; лопнуть были бы готовы оттого, что вам не позволяют говорить… Иеремия! Теперь он меня убьет из-за вас!

– Милая моя Эффери, даю вам слово, что я вижу в сенях свет, который падает из отворенной двери; откройте лицо и выгляните, и вы сами увидите.

– Не открою, – сказала Эффери. – Ни за что не открою, Артур. Я всегда прячусь под передником, когда Иеремии нет рядом, а иной раз даже и при нем.

– Я увижу, когда он закроет дверь, – сказал Артур. – Со мной вы в полной безопасности, как если бы он находился за пятьдесят миль.

Перейти на страницу:

Все книги серии Полное собрание сочинений (Эксмо)

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия

Похожие книги