Крошка Доррит. Знаменитый «роман тайн» в одном томе

– Создана, чтобы блистать в обществе! – со злостью подхватила Фанни. – Вот именно! И что же происходит? Только что я собралась вновь начать выезжать после смерти бедного папы и бедного дяди – хотя не стану лукавить, для дяди это был счастливый выход; если уж ты непрезентабелен, так лучше умри…

– Ты это не обо мне, радость моя? – осторожно осведомился мистер Спарклер.

– Эдмунд, Эдмунд, ты святого выведешь из терпения! Разве не ясно, что я говорю о бедном дяде?

– Ты так выразительно поглядела на меня, моя кошечка, что мне стало немного не по себе, – сказал мистер Спарклер. – Мерси, мой ангел.

– Теперь я из-за тебя забыла, что хотела сказать, – заметила Фанни, безнадежно махнув веером. – Пойду лучше спать.

– Нет, нет, не уходи, любовь моя, – взмолился мистер Спарклер. – Ты подумай, может быть, вспомнишь.

Фанни думала довольно долго – откинувшись на спинку дивана, закрыв глаза и подняв брови с таким выражением, будто дела мирские ее более не волнуют. Потом вдруг открыла глаза и как ни в чем не бывало продолжала резким, отрывистым тоном:

– Что же происходит, я спрашиваю? Что происходит? В то время, когда я могла бы блистать в обществе, когда мне особенно хотелось бы, в силу некоторых важных причин, блистать в обществе, в это самое время я оказываюсь в положении, которое отнимает у меня возможность бывать в обществе! Право, это уж слишком!

– Душа моя, – сказал мистер Спарклер, – но разве в твоем положении обязательно сидеть дома?

– Эдмунд, ты просто нелепое существо! – с негодованием воскликнула Фанни. – Неужели ты думаешь, что женщина в расцвете лет и не лишенная привлекательности допустит, чтобы в такое время ее фигуру сравнивали с фигурой другой женщины, уступающей ей во всем прочем? Если ты так думаешь, Эдмунд, – твоя глупость поистине безгранична!

Мистер Спарклер заикнулся было, что ее положение «не очень заметно».

– Ах, не очень заметно! – повторила Фанни с неизмеримым презрением.

– Пока, – добавил мистер Спарклер.

Оставив без внимания эту жалкую поправку, миссис Спарклер с горечью объявила, что это, право, уж слишком и что тут поневоле захочешь умереть.

– Впрочем, – сказала она после паузы, несколько приглушив в себе чувство личной обиды, – хоть это и возмутительно и жестоко, а приходится, видно, смириться.

– Тем более что тут нет ничего неожиданного, – вставил мистер Спарклер.

– Эдмунд, – возразила его супруга, – если ты не можешь придумать себе другой забавы, кроме как оскорблять женщину, удостоившую тебя чести быть ее мужем – оскорблять в тяжелую для нее минуту, – пожалуй, лучше тебе идти спать.

Мистер Спарклер крайне огорчился брошенным ему упреком и от всей души стал вымаливать прощения. Прощение было дано; но за ним последовал приказ пересесть на другой конец дивана, поближе к окну, и не раскрывать больше рта.

– Так вот, Эдмунд, – миссис Спарклер вытянула руку на всю длину и коснулась супруга веером. – Вот что я собиралась сказать, когда ты по своей привычке перебил меня какими-то дурацкими рассуждениями: мы должны поменьше оставаться вдвоем, и потому, когда обстоятельства запретят мне выезжать в свет, нужно, чтобы у нас постоянно кто-то бывал, так как еще одного такого дня я не выдержу.

Мистер Спарклер коротко, но решительно одобрил этот план: главное, хорошо, что без всяких там фиглей-миглей.

– Кроме того, – добавил он, – ведь скоро приезжает твоя сестра.

– Да, моя дорогая, милая Эми! – воскликнула миссис Спарклер с радостным вздохом. – Бесценная моя сестренка! Но, Эдмунд, это еще не разрешение вопроса.

Мистер Спарклер хотел произнести «Нет?» с вопросительной интонацией. Но вовремя учуял опасность и произнес с утвердительной:

– Нет! Разумеется, это не разрешение вопроса.

– Ни в какой степени, Эдмунд. Прежде всего наша милая девочка такая тихая и скромная, что оценить ее можно только по контрасту; нужно, чтобы вокруг была жизнь, было движение – вот тогда ее несравненные достоинства заиграют во всем блеске. А кроме того, ей ведь тоже не мешает встряхнуться.

– Точно, – подтвердил мистер Спарклер. – Встряхнуться.

– Опять, Эдмунд? Что за отвратительная манера перебивать другого, когда самому решительно нечего сказать! Надо тебя отучить от этого. Да, так я об Эми – бедная девочка до того была привязана к бедному папе, воображаю, как она горевала, как оплакивала эту потерю. Я это знаю по себе. Для меня это был жестокий удар. Но для Эми он, верно, был еще более жестоким – ведь она никогда не расставалась с папой и была при нем до последней минуты, не то что я, бедная.

Тут Фанни остановилась, чтобы немножко всплакнуть, приговаривая:

– Милый, дорогой папа! Такой благородный, такой джентльмен! Полная противоположность бедному дяде.