Кровь героев

Лешка обрадовался горбушке, как ребенок конфетке или собака кусочку сахара. В считанные секунды хлеб исчез, точно его и не было вовсе. Не дожидаясь, пока вскипит чайник, Ушаков налил себе воды из-под крана.

— Представляешь? — спросил он и сразу продолжил: — Только позвонил тебе, как прямо с дороги чурки, мать их, налетели, схватили и в подвал уволокли. Бассейн армейского спортклуба знаешь? И туда проникли — сволочи!

Климов кивнул, а Леша, воспользовавшись маленькой паузой, перевел дух и стал рассказывать дальше. Речь его изобиловала эпитетами один другого краше. Ушаков на чем свет стоит крыл своих похитителей, власти, расплодившие в городе «черноту», и этого козла, имени которого почему-то не называл, а, так сказать, на закуску, поминал еще какую-то бабу-дуру.

— Это кто? — не выдержал наконец Климов, желая прояснить ситуацию.

— Кто — кто?

— Кто козел?

— Да все козлы! — прошипел Ушаков. — Ты вот, к примеру, где шлялся столько времени? Я у телки одной сидел, да баба-дура разругалась со мной… Ну я человек горячий. — Леша сверкнул зрячим, очень темным и выразительным правым глазом. — Послал ее, думал у тебя спрятаться, а этот твой G.E. чертов все сообщение оставить просил… Ты где ошивался-то?

— На нарах парился, — спокойно, точно речь шла о какой-то совершенно повседневной и само собой разумеющейся вещи, ответил Климов.

Ушаков едва не поперхнулся кофе.

— Ты что?

Саша вкратце рассказал и упрямо повторил свой вопрос относительно «козлов».

— Носков, падла вонючее! — Ушаков немного помедлил и зачем-то пояснил: — Зам отчима твоего…

— Ой черт! — Схватился за голову Климов. — Так вот какое дельце ты мне предлагал!

Климов, «оседлав» свою «шестерку», отправился за едой, наказав Лешке, чудом сбежавшему от подручного Мехметова, Таджика, чтобы сидел тише воды, ниже травы. В соседнем киоске можно было рассчитывать лишь на самогонку с яркими водочными да коньячными этикетками, на «марсы» со «сникерсами», а Ушаков, как и сам Климов, тоже целый день ничего не евший, готов был слопать целого слона. Не то что слонов, вообще никакой путной еды по дороге не попадалось. Магазины уже закрылись, а в киосках: печенья, кексы и тому подобная дрянь.

Наконец после долгих блужданий по городу умиравший с голоду Александр набрел на датскую ветчину в треугольных банках. Рассовав свое приобретение по вместительным карманам богдановского пиджака, Александр закурил, чтобы утишить голод, и медленно двинулся вдоль киосков в поисках еще какой-нибудь еды, подумав, что на троих голодных мужиков: Лешку, Старика и его самого — восьмисот граммов (таков приблизительно был суммарный вес обеих банок) ветчины будет, пожалуй, маловато. Саша стал высматривать сыр, на хлеб здесь, конечно, рассчитывать было нечего, а к вокзалу за ним ехать не хотелось.

Климов не выдержал-таки мелькания ярких этикеток вино-водочной продукции и купил бутылку «Салюта» — все же друг пришел, чего на сухую сидеть? Надо по глоточку, чисто символически. А поговорить как следует необходимо… Хотя и немало поведал Саше Ушаков, все равно, как говорят в одной зарубежной стране: «Це дило трэба разжувати».

«Еще одну, что ли, взять? — подумал Климов и махнул рукой. — Да ладно, не хватит, потом спущусь и куплю чего-нибудь внизу».

Саша напрягся, увидев немного в стороне вишневую «девятку». Модель, что и говорить, распространенная, да и цвет едва ли редкий, но с определенного времени Климов, завидев такую вот машину, вздрагивал, внимательно вглядываясь в лицо водителя. За рулем этой «девятки», по всей видимости, никто не сидел. Хотя тонированные стекла и расстояние не позволяли сказать этого с уверенностью. Пожав плечами, Саша углядел вдруг бабульку, торговавшую хлебом, и, возликовав, направился прямо к ней. Он приобрел буханку белого воздушного хлеба, который порезать можно было лишь острым как бритва ножом. Таких ножей у Александра в доме как раз и не водилось, однако он с детства привык рвать такой хлеб руками по дороге из булочной, за что ему не раз влетало от отца.

Старушка, ветхая, сморщенная, но очень опрятная в чистом платочке в горошек, сказала Саше что-то приятное, и он попытался ответить ей в тон, и теперь, направляясь к своей машине, чувствовал себя так, точно сбросил с плеч тяжелую ношу. На душе у него стало легко и светло. Захотелось начать жизнь заново, и в этой новой жизни совершать одни лишь благородные поступки. Не злобствовать, не ненавидеть, не поддаваться безумным приливам ярости, не кидаться на людей, точно бешеный пес…

— Ты чо, в натуре? — донеслось до Сашиных ушей. Он повернул голову и в нескольких шагах от себя увидел трех здоровых парней, обступивших невысокую стройную девушку лет двадцати — двадцати двух.

— А ну отвали, — ответила она неожиданно хрипловатым и резким голосом и попыталась оттолкнуть здоровяка в слаксах и пестрой рубахе. — Дай пройти, козел.