Кровь героев

За девять лет, которые Анри провел в обществе отца, мальчик, превратившийся в мужчину, успел полюбить Анслена. Последний не спешил возвращаться в Романию, хотя в Византии уже давно почил в бозе не в меру строгий император Генрих, а после короткого правления Пьера Куртене, скончавшегося в плену у эпиротов, и смутных лет регентства Иоланты, трон занял император Роберт. Однако после кончины достославного короля Филиппа, то ли не пожелав служить Людовику, то ли решив, что сыну, который уже давно привык звать Анслена отцом, пора посмотреть мир, а может быть, просто заскучав в Париже, барон де Шатуан собрался в путь.

Об отце Габриэль де Шатуан писал довольно мало, видимо тот, не совершивший столь достославных подвигов, как Анслен, не слишком разжигал воображение автора манускрипта, перевод которого лежал сейчас на кухонном столе климовской квартиры.

Едва достигнув пределов Афинского герцогства, не юный уже и мучимый многими старыми ранами, в особенности той, что двадцать с лишним лет назад нанес ему Жильбер, доблестный Анслен скончался. Так его сын Анри оказался в Пирее на службе у Афинского герцога, где и женился на местной уроженке, добродетельной Изабелле, в последний год царствования в Константинополе императора Роберта. На следующий год появился на свет и сам будущий автор манускрипта.

Анри был, надо полагать, человеком скромным. Он, как и все дворяне в то время, участвовал в сражениях и мелких междоусобных войнах, которые вел его господин герцог Афинский. Сведений о кровавых дуэлях отца в рукописи Габриэля де Шатуана не было, хотя на турнирах Анри был далеко не из последних, равно как в схватке один на один так и в melee[17].

Умер он, не дожив и до сорока лет, оставив на попечение Изабеллы отрока Габриэля и его десятилетнюю сестру Жанну. Мальчик получил довольно обычное по тем временам для романского дворянина образование: умел читать, писать, танцевать ну и, само собой разумеется, весьма рано постиг рыцарскую науку, позволявшую уже шестнадцатилетним юношам сражаться в конном и пешем строю наравне со взрослыми воинами. Он владел мечом, копьем, секирой, неплохо стрелял из лука и, конечно, был прекрасным наездником.

Вот тут-то повествование и подошло к тому самому событию, которое стало отправной точкой в цепи других событий, повлекших за собой как странное озарение Габриэля де Шатуана, так и его загадочное исчезновение.

Климов так увлекся повествованием, что не сразу услышал упорный дверной звонок, омерзительные трели которого, способные разбудить даже мертвого, разносились по всей квартире.

— Черт их возьми, — с досадой пробормотал он, неохотно возвращаясь в наш мир из овеянного славой тринадцатого века. — Кого еще несет? Опять, что ли, менты? Как только не надоест собакам!

Саша распахнул дверь и остолбенел. На пороге стоял Лешка Ушаков. Выглядел старый климовский друг, мало сказать, удручающе. Скорее вид его можно было назвать ужасным. Губы как у Луи Армстронга, левый глаз заплыл, и синячище такой, что даже из-под темных очков виден. Правая бровь рассечена. Нос вспух. Одним словом, пришлось, видно, старине Ушакову отведать нынче тумаков.

— Ктой-то тебя так? — непроизвольно спросил Саша.

— Не пугайся, — ответил Леша и боязливо оглянулся назад, точно опасаясь, что за ним кто-то гонится. — К тебе можно? — В голосе прозвучала мольба.

— Заходи, заходи, — закивал головой Климов, делая шаг назад и пропуская в квартиру Ушакова. — Ты откуда, чудо-юдо?

— Из бассейна.

— Что? Нырял с вышки, а воду налить пообещали, когда обучишься? — усмехнулся Саша. — Помнишь, как мы с тобой натрескались с Колей Мартемьяновым и Вовкой Ивашовым и попадали в бассейн, а там воды не было, хорошо хоть не с вышки свалились… — Климов осекся, увидев, что на изуродованном лице товарища появилось страдальческое выражение.

— Вовка мертв, — мрачно произнес Леша, и веселого настроения у Климова как не бывало.

— Что случилось? — пробормотал он, охваченный самыми неприятными предчувствами. — Как это мертв? Что с ним?

— Слушай, Сань, дай в себя прийти, а? — взмолился Леша, направляясь в ванную. — Все расскажу, только умоюсь немного…

— Горячей нет, — машинально бросил Климов, но что ответил его товарищ, из-за шума воды не разобрал.

— У тя хавки никакой нет, а? — с этим вопросом Ушаков вышел из ванной. — Целые сутки не жрал. Чурки, суки, в трюм опустили.

— За что? — округлил глаза Александр и, получив в ответ лишь неопределенную усмешку на секунду скривившую распухшие губы товарища, спросил: — Это они тебя так?

Алексей кивнул.

— Кофе могу дать, — предложил Климов. — И хлеб черный, засохший правда.

— Давай! — чуть не закричал Ушаков, и Саша полез в холодильник за прямо-таки нескончаемой горбушкой.

«Даже Барбиканычевой колбасы не осталось, — мысленно посетовал Саша. — Нечем человека угостить. Не дело это, надо закупить продуктов, и самому ведь иногда есть хочется, готовить умею…»