Кровь и почва русской истории

Ее фундаментальной предпосылкой послужил неоспоримый и остро переживавшийся русскими факт отставания России от Запада, который Герцен и последующая русская социалистическая традиция (от народников до большевиков включительно) парадоксально переинтерпретировала в позитивном ключе. Ведь отставание от Запада означало слабость и неукорененность буржуазных отношений, что вкупе с воплощенной в русской общине автохтонной социалистической традицией даровало России уникальную возможность осуществить социалистический идеал значительно быстрее, чем на Западе. Спрямив путь на крутом историческом вираже, Россия могла обогнать Запад, стать путеводной звездой, моделью развития для всего мира – для Запада и для Востока.

Возможность синтеза европейской социальной философии и русского мессианизма была намечена еще до Герцена, но он впервые облек ее в форму разработанной интеллектуальной доктрины: опираясь на уникальность России, реализовать идеал, сформулированный и выношенный европейской мыслью, - вот магистральная идея «особого пути». Это был синтез славянофильства и западничества, где русская идентичность рассматривалась в европейском контексте. (Большевистскую интеллектуальную доктрину также составило внешне парадоксальное, но весьма эффективное и динамичное сочетание западного марксизма с русским народничеством и русским же мессианизмом.)

Трудно переоценить значение этого новаторского синтеза для последующей отечественной истории. Вера Толз справедливо указала, что «русский социализм» стал идеологией модернизации России, хотя в контексте классических определений национализма вряд ли правомерно называть его «националистической» идеологией[318].

Преобладающее в современной мысли скептическое и пренебрежительное отношение к идеологии «особого пути» как отрыжке русского мессианизма и антизападническому символу веры исторически несправедливо. Вплоть до начала XX в. «особость» означала лишь специфически русский путь к сформулированным на Западе универсальным целям человеческого развития. В то же время соединение концепции «особого пути» с мессианизмом содержало возможность универсализации русской специфики: при определенных обстоятельствах русскому пути к социализму мог быть придан характер общеисторической закономерности, что, как мы знаем, и получилось после утверждения большевизма в России.

В общем, дореволюционное русское общество при всех разногласиях и даже антагонизмах уверенно сходились в следующем важнейшем культурно-идеологическом пункте: Россия, безусловно, Европа, но другая Европы, которая находится в состоянии перманентной творческой борьбы с первой

Европой (как бы она ни понималась); Россия призвана объединить всю Европу и повести ее за собой.

Фокусирование внимания в этой части текста исключительно на элитарном дискурсе о Западе вызвано тем, что до начала XX в. Запад составлял проблему – практическую и теоретическую - в первую очередь для соприкасавшихся с ним сравнительно немногочисленных образованных слоев отечественного общества. Однако было бы ошибкой впечатление, что массы народа в этом случае оказались «великим немым», никак не участвуя в решении проблемы Запада.

Не будучи затронутой непосредственным западным влиянием, масса русского населения получила в лице вестернизированной автохтонной элиты свой собственный, «внутренний» Запад. Если российская элита осмысливала ситуацию как драматический вызов со стороны Запада-как-Другого, то для основной массы населения главный вызов исходил от внутреннего Другого – вестернизированного правящего сословия, воплощавшего социальное угнетение, культурное и даже экзистенциальное отчуждение, и во многом чуждого русским этнически.

Запад как центральная проблема советского общества

Проблема внутреннего Другого – этнического, культурного и социополитического раскола русского общества – была решена большевиками в топорной (в прямом и переносном смысле слова), но весьма эффективной манере. Важнейшим следствием гомогенизации отечественного общества стало превращение Запада из преимущественно элитарной проблемы в нерв отечественного массового сознания. Расхожие обвинения советского коммунизма в строительстве «железного занавеса», намеренном разрыве с Западом и культивации враждебности по отношению к нему - односторонни. В другом смысле большевики были, согласно парадоксалистскому определению Анатолия Уткина, «антизападными западниками», партией «ультразападного приобщения» и «реализации западных идей на незападной почве»[319].