Кровь и почва русской истории

Впрочем, наряду с внутренней культурно-интеллектуальной преемственностью первая четверть XIX в. ознаменовалась появлением ряда новых факторов, давших мощные стимулы формулированию русской идентичности и поиску парадигмы ее взаимоотношений с Западом. Это были Великая французская революция, вызвавшая панъевропейскую динамику войн, революций и создания национальных государств, а также блестящая победа России в войнах с наполеоновской Францией - победа, спасшая Европу от французского экспансионизма.

Интеллектуальные и культурные формулы русского национального дискурса были отлиты на западных, преимущественно немецких «фабриках мысли». Германским ученым принадлежала основополагающая роль в формировании академической российской историографии (отправную точку и красную нить ее теоретических дискуссий на столетия вперед составила «норманнская теория»), в разработке научной программы изучения русского народа; немецкие мыслители оказали решающее влияние на историософию и концепции славянофилов – пожалуй, первых русских националистов в современном понимании этого явления. Воздействие И.Г.Гердера, Ф.Шеллинга и других немецких романтиков на формирование славянофильского дискурса было не только хронологически первым, но и теоретически более важным, чем «открытое» впоследствии славянофилами святоотеческое наследие, декорировавшее в национальном духе их интеллектуальный стиль. Даже знаменитая концепция «соборности» была, по-видимому, сформулирована Алексеем Хомяковым под влиянием немецкого католического теолога[312].

В нашем случае интерес представляет не сконструированный славянофилами идеальный образ России, имевший весьма отдаленное отношение к реальности, что, впрочем, было родовой чертой историософских схем XIX в., а предложенное ими решение проблемы «Россия – Запад». Тем более что одновременно со славянофилами образцы ее решения предлагались западниками и властью (теория «официальной народности»). При непредвзятом рассмотрении этих трех основополагающих позиций русского национального дискурса XIX в., мы обнаружим, что они принципиально сходились в отнесении России к лону европейской цивилизации. Признание европейской идентичности России было присуще не только западникам, его разделяли также славянофилы, это был важнейший пункт теории «официальной народности».

Вопреки фальсифицирующим утверждениям, знаменитая триада «православие, самодержавие, народность» графа Сергея Уварова (который, по отзывам современников, не прочитал за всю свою жизнь ни одной русской книги, а писал только по-французски и по-немецки) вовсе не носила антизападнического характера. Ее появление было интеллектуальной реакцией на социальную и националистическую динамику в Европе, идеологическим обоснованием сохранения России как Европы «старого режима», противостоящей демократическим, либеральным и националистическим тенденциям новой

Европы. «Официальная народность» и, в более широком смысле, культурная и идеологическая политика николаевского режима, отрезая Россию от «ложной» Европы идей Французской революции, сохраняла в то же время за «северной империей» презумпцию принадлежности к «подлинной» европейской идентичности.

В концепции Уварова впервые были обозначены два пункта, позже развернутых в силовые линии русского дискурса о Западе. Во-первых, идея качественной неоднородности, дуализма Запада, в данном случае облаченная в форму противопоставления «ложной» Европы республиканизма, революционаризма, национализма и атеизма «подлинной» Европе легитимизма, монархизма, консерватизма и христианской веры. Во-вторых, тезис о России как наиболее стойкой хранительнице заветов «подлинной Европы» обосновывал ее моральное превосходство над Западом и содержал идею особой миссии России в отношении Европы. 

Принадлежность России к европейской цивилизации была sine

qua

non николаевской аристократии и узкого образованного слоя. Не случайно интеллектуальным стимулом к кристаллизации славянофильской и западнической концепций послужило шокировавшее отечественную публику сомнение Петра Чаадаева в европейской идентичности России.

В ответ ему славянофилы и западники утверждали европейский характер страны. Хотя каждая из сторон делала это на свой манер, капитальные аргументы они черпали из общего и парадоксального источника - тесной связи России с Востоком, Азией. Для Запада проблема отношений с Востоком укладывалась в биполярную оппозицию «Запад-Восток», где Россию интегрировали в последний. Российские интеллектуалы XIX в. доказывали родство России и Запада разительным контрастом между Россией и Западом с одной стороны, и Востоком – с другой. Если представить эту конфигурацию в виде проекции на плоскость, то в случае с русскими западниками она приближалась к прямой линии, где точка «Россия» находилась гораздо ближе к точке «Запад», чем к точке «Восток». В славянофильской традиции это был скорее треугольник с расстоянием между вершинами «Европа» и «Россия» несравненно меньшим, чем между ними и «Востоком».