Кровь в огне

Боли почти не было, что значат физические страдания по сравнению с омертвением души?

– Не, вроде живая, – радостно заметил тот, кто ранил меня. – Тащим!

– Ты с ней поосторожней, эта тварь и цапнуть может! – предупредил его мужчина постарше, помогая связывать меня.

Когда выяснилось, что сил стоять или передвигаться самостоятельно у пленницы не было, ребята по-простому схватили меня за скованные запястья и поволокли за собой по земле. Одежда и кожа здорово ободрались, раны саднили, а в таком плачевном состоянии регенерация могла длиться целую вечность. В один из моментов я почувствовала, как в правом плече что-то хрустнуло, после этого рука полностью онемела. Ну и ладно. Все равно, как только стражи поймут, что я не горю на солнце, они воспользуются старым испытанным способом и прервут мою жизнь с помощью чистого серебряного клинка.

Видимо, прямо сейчас меня убивать не собирались. Спустя некоторое время израненную вампиршу нелюбезно столкнули по ступеням глухого подвала в центральной городской тюрьме, приковали к стене и оставили валяться, будто мешок с соломой. Сплав наручников был очень и очень неплох, пришлось бы долго возиться, даже будь я в полном порядке, а уж в условиях полной истощенности и речи не могло идти о побеге. Чистое серебро жгло и кусало запястья, так что уже через пару часов на поврежденной коже появились уродливые черные ожоги.

Соседей в камере не оказалось, никто не лез с утешениями или нравоучениями, не приставал и не вещал о мести тюремщикам. В кои-то веки я получила именно то, что хотела: покой, тишину и одиночество. Так что свернулась на грязном полу жалким калачиком и обняла себя руками, насколько позволяли цепи.

Спать не хотелось, думать – тем более. Да и жить тоже особого желания не было. Зияющая дыра в том месте, где некогда было мое многострадальное сердце, разрасталась с ужасающей скоростью, заполняя каждую клеточку израненного тела. Было похоже, что я превратилась в окоченевший труп, каким-то чудом все еще сохранявший способность шевелиться. Веки в изнеможении закрылись, позволяя мне провалиться в тревожный сон.

Думаете, это помогло? Не успело сознание погрузиться в благодатную мглу, как тревожный голос Глайта тут же загремел со всех сторон, вызывая резкую головную боль:

– Рэй! Где ты?

Я молчала, вслушиваясь в низкий прекрасный голос, некогда вызывавший дрожь у меня в коленях. Теперь в нем звучало отчаяние, а во мне… ничего. Пусто.

– Пожалуйста, отзовись! Я знаю, что наделал глупостей, но за тебя переживает еще и Шаэн, а Рэйн собирается разобрать Галисс по камешку, лишь бы найти тебя! Рэй, я же чувствую, что ты где-то здесь в мире сна, дай мне знак!

Глайт, Глайт, когда ты смиришься с тем, что не все будет так, как ты хочешь? Памятные шрамы на твоем великолепном теле должны были бы напоминать тебе о том, что бывает, когда забываешь об осторожности и мнишь себя всемогущим.

– Рэй! – Сила его магии, власть над видениями и снами почти встряхнула мою заледеневшую душу, почти заставила подчиниться.

Почти.

– Скоро все кончится, Глайт, – прошептала я и проснулась.

Так. Спать мне тоже нельзя. Проклятье, проклятье! Даже здесь, в неизвестном городе, куда меня занесло, не давали покоя.

– Эй, есть там кто? – завопила я в отчаянии. – Казните меня поскорей, мне жить надоело!

Некоторое время было тихо, потом под дверью подвала раздались шаги, и грубый мужской голос велел мне заткнуться.

– Кровопийца недобитая, – проворчал стражник, – а ну закрой пасть, а то кляп принесу.

– Уважаемый стражник, не могли бы вы убить меня поскорей? – вежливо попросила я, но больше мне ничего не ответили.

Следующие два дня прошли в холоде и тумане, я убегала от собственных страшных мыслей, не желая омрачать свои последние дни размышлениями о преданной любви, попранном доверии и провалившейся мести. Глайт был прав, наверное. Мелкие кусочки информации были частями головоломки, которая постепенно складывалась в его портрет. Единственная мелочь, смущавшая меня, это было наличие второго сумасшедшего вампира, шалившего в окрестностях Астина. Но Жерард сам признался мне в своей темнице, что никогда не был в столице, и даже после этого упрямое подсознание не пожелало сделать верных выводов. Что ж, теперь мой ненавистный возлюбленный наконец признался сам. Он убил меня, сделал вампиром и скрыл все самое важное. А то, что любовь слепа, я убедилась на собственной шкуре. И даже сейчас, зная, что именно Глайт скрывался за образом неизвестного страшного зверя, часть меня все еще принадлежала ему, любила его, взывала к нему. Отвратительная, слабая, человеческая сущность внутри кричала и плакала при мысли о том, что я больше никогда его не увижу. Рычание вперемешку с рыданиями вырвалось из охрипшего горла.

Кровавые слезы смешивались с грязью на полу. Я оплакивала свое мертвое сердце и любовь, которой не суждено быть.

* * *

На следующую ночь за мной наконец-то пришли.

Давешние стражники вошли в камеру и, пнув пару раз мое безвольное тело, убедились, что сопротивления я не окажу.