Кровавая ротация

— Тогда бы Тоцкий умер, — ответил отец, — в блатном мире нравы строгие. Сказал, за свое слово ответь. Или вообще не говори. Но, к счастью, деньги были на месте, те, кто сработали, поделили по сто тысяч евро на нос.

— Но это же кража, — намекнула Светлана, — нехорошо.

— Кража, — согласился отец, — но я думаю, что если бы мы с вами пришли к Петровскому и попросили фонограммы вернуть, он бы послал нас куда подальше, на этом все дело бы и закончилось. Да и не нужны Петровскому эти деньги больше.

— Почему это? — спросили Светлана и Таня.

— Я краем глаза новости видел когда ждал вас в концертном зале, — ответил отец, — арестовали его.

— Как? — завопили обе собеседницы.

— Вот так, — ответил отец, — сколько веревочке не виться, а кончику быть. Кстати, что-то я не слышал сегодня как Султана поет?

— А она убежала с конкурса, — ответила Света, — я сама видела! Когда Татьяна спела и ее зал не отпускал, Султана психанула и как побежит вон!

— Правильно сделала, — сказал отец, — настроение в зале было не сочувственное к ней. Могли бы и кинуть чем-нибудь тяжелым.

— Что же с ней теперь будет, ведь отца-то ее посадили? — с сочувствием спросила Светлана.

— Ты ее еще пожалей, — сказала Татьяна, — из-за нее у нас все неприятности! И Игорь погиб, и студия сгорела, и сами мы еле-еле живы остались.

— Все равно жалко, она же привыкла жить в роскоши, а теперь что?

— Ничего теперь, — ответил отец, — внесет Петровский залог, выпустят его под подписку о невыезде, он соберет чемоданы и укатит в какую-нибудь страну, которая преступников не выдает. Вот и все дела. Денежки за границей у него наверняка есть. И Султана к нему уедет. Не пропадет.

— Папа, а куда вы Тоцкого дели? — спросила Татьяна. — Убили что ли?

— Зачем его убивать? Он свое дело сделал, нам помог… о, кстати, ты мне напомнила, нужно его выпустить!

— Откуда? — удивилась Татьяна.

— Он в подвале сидит запертый, — ответил отец, — связанный по рукам и ногам. Не могли же мы его после того как фонограммы достали отпустить. А вдруг он сразу же побежал бы к Петровскому? Связали, заперли его в подвал и закрыли там. Забыл я о нем вообще. Ну, да ладно, пусть посидит, ему полезно малость подумать над своей жизнью. Завтра съездим откроем. А пока давайте, девчонки, выпьем за ваш успех! Теперь у вас гастроли начнутся, поездки, записи, концерты. Контракт подписан! Ты маме-то, Таня позвонила и отчиму?

— Позвонила, — кивнула Татьяна, — они безумно рады. Только напуганы. Ведь последнюю неделю вся пресса только о нас и талдычит! Мама сказала, что это ты, папа, меня во все это втянул. А я ей сказала, что наоборот ты меня вытащил!

Краб криво усмехнулся на это, но ничего не сказал.

— Папа, а давай ты будешь моим продюсером, — предложила Татьяна, — у тебя получится!

— Нет, Таня, извини, не нравится мне этот ваш шоу-бизнес, — ответил отец, — да и не люблю я заниматься тем, в чем ничего не понимаю. Я по жизни солдат, дочь, морской пехотинец…

— Хочешь попасть обратно в армию? — спросила Татьяна. — А возьмут тебя после того, как ты наказание отбывал в колонии?

— Пока не знаю, — ответил отец, — попробую, может быть и возьмут…

*****

Дверь тюремной камеры лязгнула засовом, скрипнула и отворилась. В душное, воняющее несвежим бельем помещение хромая вошел бандитского вида элемент с матрасом подмышкой. Из-под бровей он оглядел население камеры и взгляд его остановился на одном коротко стриженом лбе, который покоился на широченных плечах. Лоб, словно почувствовал взгляд, шевельнулся и показались глубоко посаженные волчьи глаза. Они пробуравили фигуру вошедшего и где-то на дне глазных яблок ненадолго вспыхнул матовый свет.

— Серый? — с удивлением спросил широкоплечий зек.

— Я, Циркуль, — усмехнулся бандит, — а что, сильно изменился?

— Да нет, вообще не изменился, — ответил Циркуль, — мы с тобой не виделись-то всего полгода.

Серый походкой хозяина камеры подошел к Циркулю, протянул ему матрас и приказал:

— Оформи мне место возле окна.

Циркуль матрас взял и медленно пошел к нарам у окна, ступая в тесном пространстве между двухъярусными нарами. Зеки примолкли, ожидая развязки ситуации. Серый тем временем отошел к параше и стал с шумом отливать, громко попердывая, что означало его высокий статус в уголовном мире — он мог себе позволить пердеть когда захочет.

— Что, Циркуль, — спросил он, — верные люди бакланят, что ты с повинной в ментовку сам пришел? Признался, что студию пожег, рассказал как Клоп музыканта кончил.

Циркуль, который застыл в центре камеры с матрасом на полпути к нарам у окна, которые были, естественно, заняты, ответил:

— А что мне было делать? Меня Рваный вывез за город, хотел меня шваркнуть наглухо.

— И чего ты пидара Рваного захезал, испугался, как зяблик?

— А ты бы не захезал, если бы тебе ствол ко лбу приставили?

— Я бы не захезал, — уверенно ответил Серый, — Рваный фуфло сраное. В натуре, браток, у меня пучком таких случаев было и я не захезал.

— На то ты на воле и был «бригадиром», — тихо произнес Циркуль.