Кровавое копье

— Если мы попытаемся уйти по воде, — заявила Кейт, — то меня первая пристань не устраивает. Я хочу подобраться ближе к центру города, где бы нас ждал транспорт, и тогда мы сможем затеряться в потоке автомобилей. Нужно, чтобы машина находилась на западном берегу озера, а по пути не было никаких мостов. Район Санкт-Паули?

Мэллой кивнул.

Итан постучал кончиком пальца по дисплею.

— Вот. Пристань на Альте-Рабенштрассе.

Кейт посмотрела на дисплей.

— Ночью было бы просто блеск, — заключила она, — но все равно за нами может погнаться быстроходный катер. Если это случится, то о нашем местонахождении узнает вся полиция Гамбурга.

Они умолкли, задумавшись. Наконец Итан сказал:

— Думаю, я знаю, как увести полицейский катер в другую сторону.

— Как? — заинтересовался Мэллой.

Итан улыбнулся.

— Я об этом позабочусь, но нам понадобится чистая машина, которая заберет нас на пристани и увезет в центр.

— У меня есть кое-что, чем мы сможем воспользоваться.

— Значит, во второй половине дня, ближе к вечеру, поставьте автомобиль у пристани, — сказал ему Итан, — а уж я позабочусь насчет полицейских на озере.

— Как у нас со снаряжением? — спросил Мэллой.

— Все будет хорошо, — ответила Кейт.

— А лодка? — осведомился Мэллой.

— Если вы подготовите машину, на которой мы уйдем, — сказала Кейт, — все остальное мы берем на себя. Лодка — не проблема.

— Встретимся у гостиницы в Нойштадте около десяти? — спросил Мэллой.

— Если не возражаете, мы доберемся туда к четырем, — ответила Кейт. — Хотелось бы поесть и пару часов поспать перед выходом. Как знать — вдруг ночь получится долгой.

Берлин, Германия

Осень 1931 года

Ран писал Эльзе почти каждый день. Рассказывал о Лангедоке, о небе, о горах. Описывал жизнь людей, повествования о которых раскапывал в какой-нибудь пыльной библиотеке. Он называл руины, которые некогда были городами, — а их оставалось намного больше, чем он успел показать ей. Порой он рассказывал о влюбленных, чьи имена сохранились в истории. Эти мужчины и женщины всегда были замужем или женаты на других, всегда страстно желали невозможного, но оставались верны своему чувству до конца жизни. Он говорил, что до тех пор, пока не встретил Эльзу, боль, испытываемая такими парами, казалась ему чем-то вроде поэтического изыска, напыщенной пустоты, пытающейся выдать себя за истинное чувство. Теперь он знал: то, что писали о любви катаров, было чистой правдой. Ран спрашивал, есть ли что-то прекраснее надежды, которая посещала его во всякий день, когда он получал от нее письмо? Было ли что-то чище ее поцелуя на холме у Монсегюра? Он говорил, что этот поцелуй навсегда останется запечатленным в его душе. Но все же к этим мыслям примешивался мучительный голод неутоленного желания, ощущение, будто тебя оттолкнули, избили и бросили умирать. Не могли ли они все же когда-нибудь увидеться? Смеет ли он надеяться хотя бы на это?

Рану казалось, что жить без нее невозможно, но дни все же как-то проходят. Когда он осматривал какую-нибудь пещеру, он представлял себе, что Эльза улыбается, видя его находки, и это утешало его. Когда Отто читал описания сражений или слушал из уст какого-то старика еще одно старинное предание, которое ему поведал другой старик лет пятьдесят назад, то уже не размышлял о том, какое место этот рассказ сможет занять в его книге. Теперь Ран задавал себе другой вопрос: понравилась ли бы эта легенда Эльзе?

Она поступила благородно, отказав ему в ту ночь, писал он, правда, не уточнял, в какую именно. Он был не прав, прося ее нарушить клятву верности, но если бы она знала, как сильно он желал ее, то, быть может, нашла бы в своем сердце силы простить его. На такие письма Эльза отвечала, что прощать Рана не за что. Напротив, она каждый день с тех пор сожалела о том, что сказала ему тогда. Ей всегда хотелось одного: доставить ему радость, и она понимала, что огорчила его, когда все могло быть так просто и легко — в тот раз — и они оба обрели бы то, чего так жаждали их сердца. И хотя Эльза сознавала, что сгорит в аду за подобные мысли, она жалела о том, что не пошла в номер Отто, когда тот просил ее об этом.

На это Ран отвечал восхвалениями добродетелей Эльзы. Она поднялась выше чувств. Ему бы тоже хотелось достичь этого, но окружающий мир и его собственная плоть терзали его. Так хотелось обрести нечто большее, нежели фантазии на вершине горы. Если бы они с Эльзой поддались соблазну, сам мир воспротивился бы этому — Ран это понимал. Мир всегда так поступал! Да, она права, отказав ему, но он бы отдал все на свете за ее прикосновение, за ее поцелуй, за ее согласие. Его чувства не ослабевали со временем. Все происходило в точности так, как сказала Эльза: кровь с копья капала непрестанно, а чаша никогда не переполнялась!