Круг замкнулся

Рани зажмурилась и беззвучно заплакала. Белянка бросилась к ней, сжала теплые и сухие ладони и попросила:

– Пойдем дальше, пожалуйста, не оставайся здесь, пойдем!

Они встретились взглядами.

– Зачем… тебе… это нужно? – прошептала Рани.

– Чтобы понять… себя, – призналась Белянка. – Что здесь случилось?

– Они убили Ларта, – тяжело дыша, выговорила Рани. – Рыцари пришли и убили Ларта. Я не была его законной женой. Но и он еще был всего лишь оруженосцем. Только наутро он принял бы посвящение в рыцари. Но не успел. Меня обрили. И выжгли черным багульником. Чтобы детей не было.

– Почему? – Белянка уткнулась носом в ее плечо, впитывая слезы и боль, которые никто и никогда не мог с ней разделить.

– Кодекс рыцарей, – облизав губы, улыбнулась она.

– Пойдем дальше, – Белянка сжала ладони, замыкая круг.

– Ты правда этого хочешь? – Рани смотрела во все глаза, изумрудные, полные живой боли. – Девочка, я же убила твоего мальчика.

– Это сделала не ты, – покачала головой Белянка.

– И своего мальчика я тоже убила, – зажмурилась она.

– Не ты! – воскликнула Белянка и рванулась вперед, выжигая страшное чувство вины жаром своей души.

И Рани покорно взяла ее за руку и повела глубже, по извилистым улочкам Ерихема, сквозь запах сирени первого свидания с Лартом – смешливым и большеротым парнем, – через грязные будни шайки уличных воришек и попрошаек, через холод, сомнения, страх, коридорами храмового приюта, обидами и кознями других сирот и младших настоятелей, они попали на мельницу.

Солнце проливалось в щербатую крышу тонкими полосами, выхватывало вихри пылинок и спиралями кружило их под дощатым сводом, вокруг свай и перекладин, по мешкам с мукой, мимо спящих жерновов, пока не опускало на усыпанный пшеничными колосьями земляной пол.

На одном мешке сидела девочка, в голубом платье с рюшем до колен, с громадными травяными глазами, пуговкой-носом и конопушками. Левая косичка с аккуратным бантом лежала на плечике, а правая растрепалась и рыжела в солнечных переливах. Девочка пахла мукой и цветущим лугом.

– Незабудка! – донеслось снаружи. – Где же ты спряталась, проказница? Как найду, как найду свою Незабудку!

В голосе мамы слышался только смех.

Белянка – здесь она тоже ощущала себя ребенком – опустилась на колени перед девочкой и рассмеялась:

– Незабудка?

Девочка кивнула.

– Мама звала меня Незабудкой и шила мне голубые платья, – она зажмурилась и добавила громким шепотом: – И пекла самый вкусный в мире яблочный пирог. А потом…

– Тише… – Белянка приложила палец к ее губам. – Прости маму.

– За что? – передернула плечами Незабудка.

– За то, что оставила тебя одну, – Белянка проглотила соленый комок, нестерпимо пахло ландышами. Сладкими-сладкими ландышами. А в ушах слышался забытый голос. Самый нежный в мире голос. Голос мамы.

Белянке тоже нужно простить маму. За то, что оставила одну.

Незабудка всхлипнула и бросилась ей на шею.

– Прости тех, кто мешал в приюте и в городских подворотнях, – шептала Белянка, гладя растрепанную косичку, а распахнутые глаза видели алую насмешку Ласки и ее смоляные ресницы.

Незабудка ревела – безудержно, громко, навзрыд. От чистого сердца. Как плачут дети. И до того хотелось разрыдаться вместе с ней! Но Белянка настойчиво продолжала:

– Прости Ларта. Он ушел, но он бы остался, если бы мог, – голос дрогнул, и она зачем-то добавила: – Знаешь, мое счастливое утро тоже пахло сиренью.

– Прости, – прорыдала Рани. – Прости меня! Такое не прощают, но прости…

– Ты не виновата! Прости саму себя за свою жизнь. – Белянка вжалась в нее изо всех сил, будто это могло хоть что-нибудь изменить. – Ты очень сильная – ты держалась так долго. Так долго прятала боль. Так долго боролась. Так долго пыталась жить вопреки всему. Я никого не знаю сильнее тебя.

– Чушь, – всхлипнула Рани.

– Истинная правда, Незабудка, – она улыбнулась и заглянула в зеленые глазищи. – И больше тебе не нужно прятаться, отгораживаться от мира и делать вид – ты вынесла всю боль, что тебе отмерена, слышишь? Отпусти себя и свою жизнь. Зачем тебе то болото, та страшная комната, те подворотни, зачем? Ты смотри, как светит солнце, видишь? Нужно только раствориться в его луче, и тогда… ты однажды вернешься с рассветом. И проживешь новую жизнь. Я тебе обещаю, Незабудка! Только отдай себя миру и впусти внутрь свет.

– Не ты ли это хотела утопиться в моем болоте? – сощурилась Рани и усмехнулась.

– Хотела, – призналась Белянка. – И все еще хочу раствориться в этом луче. Я попытаюсь выполнить обещание – помочь своим, – а там, если вдруг останусь жива, тогда… я все-таки попробую последовать за ним. В Теплом мире мне нечего больше делать.

Голос дрогнул, притушил игру солнечных лучей и пылинок старой мельницы, похолодало.

– Ты ничего не поняла, – маленькая девочка жутко, по-взрослому сплюнула под ноги и пригвоздила громадными от боли глазами. – Тебе понравилось, как я все это прошла? Понравился мой мост, мое болото? Понравилось? Давай, попробуй, убей себя заживо, попробуй!

– Тише, – улыбнулась Белянка сквозь слезы.

– Утопи себя в ненависти ко всему миру! – страшно улыбалась Рани, буравя исподлобья взглядом.