Почему же ее подташнивает?
Может, в этом-то и дело. Пять тысяч человек нельзя вообразить. Такая цифра — пустой звук. Но «сто сорок шесть» отдавали какой-то непристойной конкретной реальностью. Бросив полотенце на обжигающий белый песок, Клэр ступила в воду и побрела туда, где шумел прибой, думая о ста сорока шести семьях, которые вскоре после Рождества получат известие об увольнении кормильца. Несомненно, Майкл поступил правильно. А заодно и позаботился о том, чтобы не испортить людям праздник. Он не был плохим, это ясно, но любить его она все же не могла. Не могла она любить человека, который принимает такие решения и находит в них удовлетворение. Наверное, кто-нибудь другой сможет. Во всяком случае, Клэр на это надеялась.
Теплая вода пенилась вокруг ее бедер, талии. Она набрала воздуха и нырнула в набегавшую волну От столкновения с волной у нее онемело лицо, зазвенело в ушах, а когда она вынырнула, солнечный свет показался нестерпимо ярким. Спасаясь от этого блеска и сияния, она прикрыла глаза и продолжила нырять, бросаясь на каждую встречную волну, и каждый раз будто получала пощечину, приводящую в чувство, от сурового, но участливого друга.
Купалась она недолго. Когда Клэр вернулась в дом, Майкла, слава богу, нигде не было видно.
Она упаковала вещи и оставила короткую записку: «Спасибо за все хорошее, но пусть их будет 147». А потом попросила безотказного Джорджа отвезти ее в аэропорт.
Клэр допила кофе, шоколад отставила в сторону и, натянув плащ на голову, побежала обратно в Центр современной истории. Впрочем, дождь уже почти перестал.
Кофе ее взбодрил. Она знала, что теперь ей хватит сил, чтобы просмотреть папки, и не боялась никаких, самых ужасных, открытий. (Единственное, что ее теперь пугало, — опасение вовсе ничего не обнаружить.) Размышления об отпуске только помогли ей осознать, с большей отчетливостью, чем прежде, кто она такая и что привело ее сюда. Этот дождь, эти серые английские небеса, эта вечно спешащая, озабоченная и отсыревшая человеческая масса — вот где ее место. Если последние двадцать восемь лет ее жизни и предполагали некую цель, то она ее достигла: этот кампус и этот архив. Все прочее, думала про себя Клэр, безотносительно. И ей не двинуться вперед, пока она не разберется с тем, что папки готовы ей раскрыть.
Клэр принялась читать.
Клэр многого ждала от бумаг Билла Андертона, но она и представить не могла, что они окажутся столь увлекательным чтением. Вместо кратких уклончивых записей на сухом официальном языке она обнаружила целый мир — перед ней разворачивалась целая эпоха.
На посту секретаря рабочего комитета у Билла, похоже, было куда больше обязанностей, чем просто служить голосом рабсилы. Он утешал отчаявшихся, вел политическую агитацию, разрешал споры и хранил секреты. По какому только поводу ему не писали! Коллега, мастер цеха на литейном заводе, жаловался, что его людям вычли из зарплаты время, проведенное в душе после смены (жалоба, повлекшая забастовку); убитый горем отец, испещривший убористым почерком пять страниц, заявлял, что монахини из глостерской обители мучают и держат взаперти его дочь. Неизвестно, отвечал ли Билл на все эти письма, но определенно откликался на многие, и это занятие, вероятно, отнимало у него кучу времени. Клэр никогда не думала о 1970-х как о далеком прошлом, но сейчас интонация и содержание переписки казались ей трогательно архаичными. Она была поражена тем, что Билл, обращаясь к членам профсоюза, без всякой иронии пользовался словом «брат», да и в каждом письме перед подписью он ставил «с братским приветом». Ее также удивило количество документов, связанных с «Национальным фронтом» и с попытками различных субъектов из разряда крайне правых проникнуть на фабрику в Лонгбридже. Она нашла письмо, в котором члену «Национального фронта» холодно отказывали в разрешении воспользоваться профсоюзным имуществом для проведения митинга; копию полуграмотного воззвания, приглашающего рабочих Бирмингема (Клэр глазам своим не верила) 20 апреля 1974 года на празднование дня рождения Гитлера, а также заявление рабочего комитета, клеймившее
…беспорядки, произошедшие в Бирмингеме в четверг вечером 21 ноября 1974 г. Мы призываем членов профсоюза проявлять сдержанность и не позволять зачинщикам этих мероприятий создавать раскол в рабочих рядах. Самый положительный способ выразить наши симпатии и сочувствие — это вносить свой вклад в коллективные акции, проводимые на заводе, и не участвовать в демонстрациях, устраиваемых посторонними организациями.
Но при чем тут Мириам?