Кружевные закаты

– С таким отношением ко мне я не желаю продолжать беседу сегодня, – с сознанием собственного достоинства, которое буквально пронзало его, Денис подумал вдруг, что быть важным господином и отстаивать свое мнение может быть приятно. Он и не думал озлобляться на Янину, не посчитал ее слова вопиющими. Но тень Дмитрия, сквозившая в его гостиной даже в моменты, когда сам хозяин занимался невесть чем, не позволяла Федотову вернуться в обычное состояния размеренности и пассивности.

– С таким отношением ко мне я не желаю больше вообще продолжать разговор с вами.

Денис похолодел, но с упорством проигрывающего продолжал свое развязное поведение, лишь фыркнув на это. Только после действа, вероятно, наступит похмелье, выраженное в сожалении, муках совести и страхе, поглощающем все на своем пути.

При сих неосмотрительных словах голова старшей Стасовой была абсолютно холодной и соображала на редкость трезво, только сердце горело пламенем обиды и досады, что удалось так ошибиться в этом тихом юноше, казавшемся рассудительным ранее. В тот момент, когда похолодевшая от негодования Янина не приемлющим оправданий или хотя бы ответных слов тоном завершила, как ей сгоряча померещилось, их непутевые с самого начала попытки сродниться, в комнату забрели Анна с Николаем.

Они встретились в бильярдной, причем Николай, начиная воображать все, что обычно представляют духовно состоявшиеся молодые люди о дамах, становящихся предметами их обогащенных преклонением дум, не заметил, что Анна взволнованна и чуть не плачет. Улыбнувшись друг другу, причем улыбка Литвинова, конечно, была сердечнее и дружественнее, чем ее диктуемый этикетом кивок, они прошли в главный зал и оторопели, застав развернувшуюся маленькую трагедию во всей красе последнего этюда.

За минуту до их столкновения Анна и Дмитрий, скрываясь и опасаясь каждого шороха, погрязали в объятиях друг друга, затем долго толковали о чем-то униженным полушепотом. В довершении объяснения младшая Стасова в расстроенных чувствах вырвалась из-под въедающегося влияния Дмитрия, предложившего ей обратить свой томный взор на Николая Литвинова. «Ты пойми, глупышка, с ним тебе будет спокойнее и легче». Дмитрий быстро напился ей и не преминул объявить об этом без всяких смягчающих выражений и приукрашивания собственной несостоятельности.

Комната постепенно наполнялась болью Анны. Дмитрию легче было не думать о том, что сложившееся положение тяготит ее, иначе ему приходилось испытывать муки совести, чего он не терпел с самого детства, когда маман (пусть и очень редко) указывала ему на его ошибки. Замшевые глаза Анны при пламенной речи Мартынова о том, что все было ошибкой, что он не хотел так вести себя, но ее колдовские чары оказались сильнее, потухли будто перед перспективой снова окунуться в пламенный мир раздолья и быть свободным от докучливых женских мнений. Впрочем, ему не так уж важно было, что она говорит, но все же… Если бы он задумался о том, какое впечатление производит на свою наложницу, непременно ответил бы: «Она боится меня, она несчастна». Но он не считал нужным размышлять об этом. Почему же теперь она и не довольна будто, что все кончилось благополучно, что он отпускает ее навстречу другим мужчинам, замужеству, детям и всему этому бреду, который для их пола составляет цель, основу основ? Он сохранил ее репутацию, разве это поступок ничтожества?

Раскланявшись, Анна присела на кресло возле сестры, не подумав, что мешает. Федотов, напротив, засуетился и уверил всех, что ему срочно нужно отбыть по неотложному делу. Как только он вышел, Анна тяжко вздохнула, желая, видимо, привлечь внимание сестры и напроситься на жалость.

– Что ты грустная? – спросила Янина бессмысленно – бесцветным тоном.

– Дмитрий и я… – хотела поделиться с сестрой Анна, но, посмотрев на ее печально – грозные сдвинутые брови, передумала.

– Что же вы натворили вместе? – пытаясь держать себя в руках и не расплакаться, спросила Янина, хотя это было ей абсолютно неинтересно в тот момент.

Анна раскрыла было рот, нахмурила брови и не проронила ни звука. Что-то остановило ее, и она с беспокойством всмотрелась в лицо сестры.

– Ах, вы уже все собрались! – воскликнул прибывший Дмитрий, одетый в белый с иголочки костюм.

Он ворвался в собственную гостиную как вихрь бесполезного шума, бахвальства и подтрунивания над собравшимися. Впрочем, всем было слишком все равно, чем занимается его драгоценная персона. Всем, кроме замеревшей Анны, впившейся в него немигающим взглядом ожидания и обреченности.

– Где же мой добрый паж Денис Сергеевич? – продолжал он в той же шутливой манере.