Крылья черепахи

ПМП – передвижной мобилизационный пункт, остановившийся на обочине шоссе у дома, — состоит из двух серых от пыли джипов, одного огромного крытого грузовика и полевой кухни на прицепе. В первом из джипов, помимо шофера, помещаются немолодой сержант, обрюзгший фельдшер с похмельным лицом и несгораемый ящик с документами; во втором джипе позевывают автоматчики охраны. Сержант, фельдшер и один из автоматчиков идут в дом; остальные остаются на солнцепеке и лениво обмахиваются серыми кепи. Из-под тента грузовика выглядывает мальчишеское лицо с залитыми потом веснушками и не очень уверенно справляется, нельзя ли выйти на пять минут размять ноги. Получив отказ, разочарованно скрывается. Под тентом – пекло. Новобранцы в кузове с отвращением смотрят на полевую кухню.

Сержант досадует на потерю времени: ясно, что в этом доме, одиноко стоящем посреди долины, улов будет невелик. Но служба есть служба.

— …призыву на действительную военную службу подлежат мужчины в возрасте от семнадцати до сорока лет, — наконец заканчивает он читать давно вызубренную наизусть выдержку из приказа Ставки. — Уклонившиеся будут наказаны по законам военного времени, — добавляет, он уже своими словами и обращается к хозяину дома: – Ваш возраст?

— Э…

— Ваш возраст?!

— Сорок один.

— Документы.

После встречи с дезертирами с хозяином произошла метаморфоза: он горбится, шаркает ногами, не смотрит в глаза, и в черных когда-то волосах во множестве завелись белые нити. Сейчас ему можно дать и пятьдесят. Сержант понимает, что старается зря. Сержант просто выполняет свой долг.

— Что ж, — говорит он, возвращая бегло просмотренный документ, — вы пока остаетесь штатским лицом. А ваш сын…

— Но ему исполнилось семнадцать всего три недели назад! — с жаром спорит женщина, не понимая, насколько нелепы ее попытки спрятать сына под крыло. Она думает, что спор, крик и, может быть, слезы помогут делу.

Сержант морщится. Он давно и искренне ненавидит бабьи причитания, но научился их терпеть. Служба.

Ничего не поделаешь.

— Да ладно, ма, — говорит сын, снимая рубашку для осмотра. — Что я, маленький? Что я, хуже всех, что ли?

— Здоров, — хрипло объявляет фельдшер, ощупав призываемого, и внезапно производит горлом короткий булькающий звук. Его мутит. Он ставит закорючку в бумаге и поспешно выходит на воздух. Сержант двигает желваками и не глядит ему вслед.

— Пять минут на сборы. С собой брать только самое необходимое.

В глазах матери нет слез – они придут потом, как и седина в волосах. Сейчас она просто окаменела.

А девочка с визгом гоняется по дому за котенком.

Короткое прощание. С крыльца родители смотрят, как их сын, напоследок махнув им рукой, исчезает под пыльным тентом грузовика. И ПМП трогается дальше, обдав дом пылью и горячим выхлопом.

Женщина, наконец, плачет.

В эту ночь зарево над Дурными землями кажется особенно грозным. И в следующие ночи тоже.

— Все будет хорошо, — неуклюже утешает муж.

Но тоже боится заглядывать по утрам в почтовый ящик.

Я не спал и часа – меня грубо растолкали. Под нос мне ткнулся край кружки, и я уловил знакомый резкий запах.

— Пей и вставай, — сипло произнес Феликс. — Пора работать.

— Отвали, — пробормотал я, натягивая одеяло на голову. — Я спать хочу.

— Вода пошла на второй этаж…

Секунду я осмысливал информацию. Затем с криком «что-о?!» вскочил, забыв о ноющих мышцах.

Было темно. Мутно светила луна, окруженная бледным сиянием в виде нимба. Я различал только силуэты Феликса, Лени и, кажется, Коли. Женщины спали. Где-то журчала вода, но явно не очень близко.

— Наврал? — грозно спросил я Феликса и не увидел – почувствовал его ухмылку.

— А как тебя иначе поднять? На, выпей для бодрости. Работать надо.

Я со всхлюпом высосал водку. Жмот Феликс налил мне всего на один глоток.

— А завтра днем не успеем? — пробурчал я, понюхав палец. — Да и темно сейчас, ничего не видать…

— Завтра днем можем и не успеть, — терпеливо объяснил Феликс. — Хочешь рискнуть? Я – нет. А свет – будет.

— Да будет свет! — мелким чертиком возник из темноты Викентий. — Можно я подожгу?

— Можно.

На листе оцинковки запылал костерок. Второй лист Феликс укрепил за огнем на манер отражателя. Запрыгали, заплясали рыжие отблески.

— Так и поддерживай. Топливо сам найдешь, нас не отвлекай. Да пожара смотри не устрой!

Викентий только хмыкнул пренебрежительно: его еще учить будут костры жечь!

Матвеича, снизойдя к возрасту, будить не стали, он проснулся сам, когда на него случайно положили сосновый брус, и изругал всех за то, что не разбудили, едреныть, раньше. Уже ближе к рассвету разомкнула сонные вежды Инночка, сменив у костра клюющего носом Викентия. К восходу дневного светила мы закончили разборку стены. Теперь плот мог соскользнуть со стапеля прямо в воду, оставалось лишь дождаться, когда она достаточно поднимется.

Вот только плота у нас еще не было.

— Ой, смотрите! — закричала Инночка. От ее крика проснулись все.