Крылья голубки

– Так ты получил телеграмму от сэра Люка?

– Нет. Никакой телеграммы я не получал.

– Но ведь не письмо же…? – поразилась она.

– От миссис Стрингем – нет.

Однако он и теперь не смог продолжить: такую возможность давало ему то, что Кейт воздержалась от следующего вопроса – от кого же он получил известие? Ведь, в конце концов, представ перед нею, он мог и вправду тянуть время, и, словно желая показать, что она уважает его стремление, она спросила его о другом:

– Тебе хотелось бы к ней поехать? К миссис Стрингем?

Тут он высказался вполне определенно:

– Ни в коем случае. Она там одна, но она очень многое может сделать и очень мужественна. Кроме того… – Он собирался еще что-то сказать, но остановился.

– Кроме того, – подсказала Кейт, – там ведь Эудженио? Да, конечно, как забыть Эудженио!

Она произнесла эти слова, явно стараясь, чтобы они не прозвучали слишком жестко, и он, столь же явно, проявил всяческую готовность с ними согласиться:

– Он и правда незабываем – есть столько оснований для этого! Он будет чрезвычайно полезен миссис Стрингем, ведь он способен на все. Но я собирался сказать, – добавил Деншер, – что кто-то из их американских знакомых должен бы поскорее приехать.

Так случилось, что на это Кейт могла тут же дать ему вполне удовлетворительный ответ:

– Мистер Как-его-там, человек, непосредственно и главным образом занимающийся делами Милли, – ее первый опекун, я полагаю, – только что явился туда, в ответ на последние телеграммы миссис Стрингем.

– А-а, тогда, значит, это было уже после того, как твоя тетушка разговаривала со мной в последний раз, то есть не считая сегодняшнего утра. Большое облегчение – узнать об этом. Тогда они справятся.

– О, они справятся!

И все же слова обоих звучали так, будто и тот и другая думали в основном не об этом. Кейт, однако, подошла на шаг ближе:

– Но если никто так и не прислал тебе телеграмму, что привело тебя сегодня утром к сэру Люку?

– О, кое-что другое, я тебе сейчас расскажу. Как раз это и заставило меня тотчас же искать встречи с тобой. Об этом я и пришел с тобой поговорить. Но – подожди минутку. Так много всего, такие разные чувства возникли, – объяснил он, – когда я увидел тебя здесь, в этом доме.

Говоря это, он поднялся с кресла; Кейт оставалась совершенно неподвижна. Деншер подошел к камину и, обратившись к огню спиной, слегка наклонясь, смотрел на Кейт оттуда, где стоял. Затем спросил, держась той же темы:

– Случилось что-то очень дурное? Ты поэтому здесь?

Теперь, во всяком случае, Деншер сказал достаточно, чтобы ее желание узнать больше оказалось оправданным, так что, обойдя вниманием его вопрос, она продолжала настаивать на своем:

– Ты хочешь сказать, если мне позволено спрашивать, что она сама, умирая…? – Ее лицо, потрясенное, настаивало убедительнее, чем ее слова.

– Конечно, тебе позволено спрашивать, – ответил он, помедлив с минуту. – То, что я получил, и есть, почему – как я уже сказал – я явился сюда, специально, чтобы тебе об этом рассказать. И я охотно признаюсь тебе, что решение сделать так потребовало у меня – на обдумывание – всю прошлую ночь и все сегодняшнее утро. – И он расплылся в улыбке, которая – он прекрасно сознавал это сам – могла быть воспринята Кейт как машинальная.

Казалось, Кейт стремилась показать ему, что она ведет себя с ним с большей прямотой, чем он ведет себя с нею.

– Тебе не хотелось идти?

– Это было бы самое простое, моя дорогая, – улыбка так и не сходила с его лица, – если бы все сводилось к вопросу о моем «желании». Я сказал бы, что это требовало размышлений, в самых трудных и зловещих формах, о том, что же, собственно, лучше всего сделать. В конечном счете это пришло ко мне, вовсе не принеся мне счастья.

Последнее слово явно озадачило Кейт – в свете этого слова она пристально вглядывалась в Деншера.

– Ты выглядишь расстроенным. Ты очень мучился. Тебе нехорошо.

– Да нет, мне не так уж плохо.

Но она пропустила его возражение мимо ушей.

– Тебе противно то, что ты делаешь.

– Моя милая девочка, ты упрощаешь, – теперь он стал вполне серьезен, – все не так просто, даже по сравнению с этим.

Кейт явно пыталась догадаться, что бы это могло быть.

– Я, разумеется, не могу – не имея ключа – открыть, в чем тут дело. – Она тем не менее сохраняла терпение и неподвижность. – Если Милли в такой момент могла написать тебе, это совершенно необъяснимо. И как ни пытайся понять, из самых лучших намерений на свете, все равно ничего не выйдет. – А затем, поскольку Деншер молчал, словно эта пауза могла заменить все предполагаемые объяснения, обескураживающе встававшие перед его мысленным взором, произнесла: – Ты не решил, что делать.

Кейт произнесла эти слова очень мягко, почти ласково, и он не стал сразу утверждать обратное. Но затем, бросив на нее взгляд, возразил:

– Нет, я решил. Только это зрелище – ты здесь, в этом доме, и то, что, как мне представляется, я вижу в этом для тебя…! – Его глаза, как бы подгоняемые гнетущими предположениями, то и дело перебегали от одной части гостиной к другой.

– Ужасный дом, правда? – спросила Кейт.