Это сразу же вернуло его к его собственным расспросам.
– Тебе пришлось приехать из-за чего-то ужасно неприятного?
– О, если взяться рассказывать, это может занять столько же времени, сколько то, что имеется у тебя. Пусть тебя не огорчает мой вид «в этом доме», ни то, что ты видишь – а это гораздо больше, чем вижу пока что я сама, – «в этом» для меня. И будь добр, учти, пожалуйста, что, в конце концов, если у тебя сложности, я могу испытывать ма-аленькое желание тебе помочь. Может быть, я даже смогу это сделать совершенно самостоятельно.
– Девочка моя родная, именно потому, что я чувствую это твое желание, я…! Да, я думаю, у меня большие сложности. Думаю, в этом дело. – Деншер сказал это с такой неожиданной простотой, что Кейт могла ответить на его слова лишь быстрым удивленным взглядом – что он не преминул так же быстро отметить. И сразу же «выключил» свою неопределенность. – И все-таки я не должен так думать.
Кейт выждала минуту.
– Что же, это – как ты выражаешься о моих делах – что-то ужасно неприятное?
– Ну, – медлительно ответил он, – ты сама мне скажешь, если обнаружишь, что это так. То есть если сочтешь мою идею….
Он говорил так медленно, что она подхватила:
– Ужасной?! – Отзвук раздражения – что-то вроде смешка – все же вырвался у нее наконец. – Я не могу счесть твою идею какой бы то ни было вообще, пока не пойму, о чем ты толкуешь.
Это заставило Деншера подойти ближе к делу, хотя начал он с того, что, встав на каминный коврик перед Кейт и сунув руки в карманы, вдруг повернулся в одну сторону, а затем в другую. С этими движениями в нем возникло воспоминание о другом времени – о том часе в Венеции, часе мрака и бури, когда в его квартирке сидела Сюзан Шеперд, почти так же, как сейчас перед ним сидела Кейт, и он, так же как сейчас, задавался вопросом, что он может сказать и чего сказать не может. И все же, при всех обстоятельствах, сегодняшнее событие было как-то легче. Во всяком случае, Деншер попытался приспособить к нему именно такое понимание, прекратив свои движения перед Кейт.
– Сообщение, о котором я говорю, никак не может – если вести речь о дате – относиться к этим последним дням. Хотя штемпель, а он вполне разборчив, к ним относится: но ведь даже подумать невозможно, учитывая все другое, чтобы она написала…! – Он замолк, глядя на свою собеседницу, словно она и так могла понять.
Понять оказалось легко.
– На смертном одре? – Но тут Кейт на миг задумалась. – А разве мы не согласились, что нет и не было на свете никого, подобного ей?
– Да. – И, глядя поверх ее головы, он вполне четко произнес: – Да, на свете нет и не было никого, подобного ей.
Кейт, в своем кресле, по-прежнему неподвижная, подняла глаза, чтобы через не поддающееся осознанию пространство встретить его взгляд. Когда наконец Деншер опустил глаза и их взгляды встретились, она задала еще вопрос:
– А разве дальнейшее не зависит хоть немного от того, о чем сообщение?
– Немного – возможно. Но совсем мало. Это просто какое-то сообщение, – сказал Деншер.
– Ты хочешь сказать – письмо?
– Да, письмо. Адресованное мне – ее рукой. Почерк ее – это безусловно.
Кейт задумалась.
– Ты так хорошо знаешь ее почерк?
– О, очень.
Похоже было, что его тон, как ни странно, вызвал ее следующий настойчивый вопрос:
– Ты получил от нее много писем?
– Нет. Всего три записки. – Теперь он говорил, глядя ей прямо в лицо. – И очень, очень короткие.
– Ах, сколько – не имеет значения, – ответила Кейт. – Трех строк достаточно, если ты уверен, что помнишь.
– Уверен, что помню. Кроме того, – продолжал Деншер, – я помню ее почерк и по другой причине. Мне кажется, я припоминаю, что ты показывала мне одну из ее записок – специально для этой цели. А потом она сама что-то для меня переписывала.
– О, – откликнулась Кейт чуть ли не с улыбкой, – я же не спрашиваю тебя подробно о твоих резонах. Одной важной причины вполне достаточно. – К этим словам она все же добавила, как бы не желая говорить с раздражением или с невольной иронией: – И что же, ее почерк выглядит как обычно?
Деншер ответил, словно желая улучшить эту характеристику:
– Он прекрасен.
– Да, он был прекрасен, – считаясь с его желанием, согласилась Кейт и добавила: – Ну, для нас ведь не новость, что она была грандиозна. Так что все возможно.
– Да, все возможно. – Казалось, он с поразительной охотой ухватился за эти слова. – Так я себе и говорю все время. И верю, что ты, – опять не вполне понятно объяснил он, – еще больше чувствуешь это, чем я.