Крылья голубки

Там были тонкие уступки друг другу, шутки, ирония – вся роскошь лондонского общения, сплетни и философия и философское отношение к городу и к жизни – все это очень скоро стало для них двоих обычной формой бесед; Милли заявляла, что ее чрезвычайно радует сообщение, что с ней намереваются «иметь дело». Если это будет делать самая замечательная женщина в Англии, то прекраснее и быть не может, а если самая замечательная женщина в Англии берет в свои руки их обеих, что же может быть радостнее для каждой из них? Когда же, размышляя вслух, она подивилась, что тетушке Мод понадобились сразу они обе, Кейт, естественно, с готовностью ответила, что это как раз и есть свидетельство ее искренности. Тетушка неизменно давала волю чувству, и именно чувство взыграло в ней с появлением подруги ее школьных лет. То, как эта кошка совершает прыжок при появлении чего-то, ее затронувшего, всегда интересно наблюдать; более того, ведь вполне очевидно, что она уже давно не запрыгивала так далеко, пытаясь переиграть кого-то. Вот это-то, как мы знаем, до сих пор не переставало поражать Милли Тил: Милли, при первом взгляде на миссис Лоудер, обнаружила, что в цепочке ее связей с Сюзи Шеперд недостает не менее пятидесяти звеньев, она знала, что думает о Сюзи она сама, и вполне ожидала бы, что хозяйка дома на Ланкастер-Гейт может думать о ней совершенно иначе; то, что она оказалась не права, бесконечно ее озадачивало. Однако ее озадаченность стала причиной другого ее тонкого наблюдения, так как, когда она позволила себе заметить в разговоре с Кейт, что Сюзан Шеперд – и особенно Сюзан Шеперд, – столь непрошено явившаяся из незапамятного прошлого, должна бы, по всем обстоятельствам, просто смертельно наскучить тетушке Мод, ее конфидентка согласилась с этим без возражений и не поскупилась на выражения, описывая собственное удивление. Сюзан Шеперд все же наскучила племяннице, это было ясно; эта молодая женщина не усмотрела в ней ничего – ничего, что бы то ни было объясняющего, не усмотрела даже ради того, чтобы угодить Милли: и этот мелкий факт, в свою очередь, обрел в глазах Милли немалое значение. Кое-что высветилось этим фактом в привлекательной девушке, представив чуть более того, что она хотела выказать: бедная Сюзи была для нее – ничто

. Это явилось в своем роде некоторым предостережением спутнице бедной Сюзи, она, казалось, теперь разглядела указанное ей направление, откуда может грозить опасность. Ее лишь едва беспокоила мысль, что человек, вполне – и даже более того – подходящий Милли Тил, может оказаться вовсе

не

подходящим для другой девушки, хотя, как ни странно, Милли легко могла бы простить нетерпимость самой миссис Лоудер. У миссис Лоудер этого свойства не было, а у Кейт Крой – было, и она его не стеснялась; но, в конце концов, следует нам добавить, Милли ведь поняла причину, и это понимание обогатило ее разум. Разве не достаточно для этого той причины, что привлекательная девушка, обладая десятками других – великолепных – качеств, оказалась еще и чуть-чуть жестокой, и разве она, как никто другой в жизни ее новой подруги, не заставила предположить в таком сочетании некую фантастическую красоту и даже странное изящество? Кейт не была жестоко жестокой, а Милли считала до сих пор, что жестокость может быть только жестокой; жестокость Кейт не была даже агрессивной, скорее равнодушной, оборонительной, можно сказать, рожденной от привычки предвидеть дурное. Она упрощала авансом, опережала собственные сомнения и осознавала с уникальной быстротой то, что – как говорили в Нью-Йорке – ей никогда ни за что не понравится. В этом отношении, по крайней мере, люди в Англии были гораздо сообразительнее, чем в Америке; и Милли, по прошествии недолгого времени, вполне ясно увидела, как подобные инстинкты могли стать вполне обычными в обществе, где изобилуют опасности. Совершенно очевидно, что вокруг Ланкастер-Гейт опасностей существовало гораздо больше, чем можно было бы заподозрить в Нью-Йорке, а в Бостоне такое даже и не снилось. В любом случае при более остром ощущении этих опасностей появлялось больше предосторожностей, и совершенно потрясающим представлялось общество, в котором существовали предосторожности – каковы бы ни были причины – против Сюзи.

III