Крым

В первом ряду сидел Верхоустин. Его глаза, немыслимой синевы, вдохновляли Лемехова, облучали волшебным светом. Он молил, чтобы эта синева не погасла, побуждала к возвышенным проникновенным словам.

Лемехов вздохнул глубоко, до мгновенного перебоя сердца, и направил в зал рокочущую волну:

– Соратники, братья, вы – лучшие люди России. Творцы, открыватели, великие труженики, безупречные патриоты. Вы знаете тайны материи, секреты техники, законы человеческих отношений, благодаря которым собираются вместе тысячи людей и создаются самые сложные, неповторимые изделия – современное оружие. Вы чувствуете опасности, которые надвинулись на государство, будь то американские антиракеты, или боевые ледоколы НАТО, нацеленные в русскую Арктику, или вооруженные банды головорезов, сжигающих Сирию и метящих на русский Кавказ. Оружие, которое вы создаете, – святое, потому что в нем звенят мечи и доспехи наших святых полководцев Дмитрия Донского и Александра Невского. И эта святость озаряет ваши деяния.

Лемехов не помнил последовательность фраз, из которых должно было состоять выступление. Они рождались прямо на устах, словно прилетали к нему из лучистой синевы васильковых глаз. Верхоустин, синеокий суфлер, управлял его речью, подсказывал очередность мыслей и слов:

– Наша партия – это партия Большого проекта. Проекта, имя которому – «Россия». Имя которому – «Победа». Россия оторвется от унылого пустыря, куда ее сбросили недруги, и вновь взовьется на своих ослепительных крыльях. Мы будем строить небывалые заводы, на которых станут рождаться машины для космических поселений и межпланетных полетов. Мы откроем университеты, где новые науки в сочетании с новой философией и новой эстетикой укажут путь к небывалым открытиям. Мы создадим школы инженеров, конструирующих не только технические сооружения, но и саму мегамашину государства, конструирующих новое общество и нового человека. Мы запустим долгожданное развитие, тот русский вихрь, который захватит в свое движение весь народ, каждую душу живую. Создавая марсианские города, мы не упустим из виду самую глухую погибающую деревню с последним десятком жителей и вернем в эту деревню энергии жизни и творчества. Мы создадим новую русскую цивилизацию, которая, помимо невиданных технологий и управленческих открытий, родит небывалое искусство, восхитительные симфонии, картины и книги, где художники расскажут о новых героях, новых открывателях и подвижниках. И это будет искусство Русского Вихря, философия Русской Победы.

Лемехов видел туманное пространство зала с неразличимыми лицами. Перед ним из первого ряда сияли глаза той волшебной лазури, которая сияет в вершинах мартовских берез, или в бирюзовом кольце, или в ангельском хитоне рублевской «Троицы». Эта лазурь завораживала, восхищала, сулила блаженство. В ней рождались слова, которые подхватывал Лемехов, наполняя дыханием и жаром.

Он чувствовал, что душа его распахнулась, возвысилась. Напоминала пространство храма, гулкое, ждущее певучего звука, ждущее светоносного луча. Это чувство возникло, когда чела его коснулись твердые персты Патриарха. Словно благословение святейшего распечатало тайные объемы его души, и душа ждала откровения. Васильковые глаза направляли ему из зала послание, и он читал его, будто перед ним разворачивался свиток.

– Мы должны исцелить наш народ, который был ранен, пал, оказался в руках злых колдунов, и они дни и ночи вливают в него яды уныния, отраву отчаяния и неверия. Мы должны разбудить народ, который лежит в хрустальном гробе, как спящая царевна. Мы должны подойти к этой хрустальной гробнице и поцеловать царевну, чтобы она очнулась от сна. Так учит нас Пушкин, величайший русский волшебник, который не покидает нас в годины несчастий и каждый раз спасает от погибели. Злые колдуны превратили нас в жалких карликов, но Пушкин снова сделает нас великанами. Мы – партия Пушкина, партия великанов, партия Русской Победы.

Лемехов чувствовал, что в душе его просторно, как в храме, и ждал, когда влетит в окно серебряный луч, ослепительный голубь, животворный дух. Искал слова, которыми встретит полет ослепительной птицы. Искал в туманных рядах синие глаза Верхоустина.

Но глаза вдруг пропали. Синева погасла. Наступил мрак. Верхоустин опустил веки, и лучи померкли. Вместе с ними померкли слова. Больше не рождались на устах, а вместо слов уста издавали стоны и глухое мычание. Будто его оставил дар речи. Лемехова охватил ужас. Все рушилось. Падали стены храма, осыпался купол, подкашивались столпы. И он сам вместе с храмом проваливался в бездонную тьму. Он умирал, словно горло его сжали удавкой, и чей-то железный кулак смял его сердце. Он падал на сцене. Но вдруг зажглись голубые прожекторы. Лучи подхватили его, удержали, не дали упасть. Волшебная сила вернула ему дыханье и речь. На устах загудели, зазвенели слова: