Постепенно частные письма Рассела стали приобретать силу официальных документов. Нападки на армию из общих превращались во всё более конкретные. 23 декабря «Таймс» сообщала, что
Ещё через неделю «Таймс» вернулась к этой теме. В передовой статье газеты говорилось:
«Есть люди, которые считают, что финалом развития событий может стать то, что из окрестностей Севастополя вернутся только командующий и его штаб. Они единственные выживут, получат все положенные награды и почести и вернутся домой, где будут почивать в довольствии и почёте на костях 50 тысяч солдат. Официальные лица и всё общество должны почувствовать беспокойство, проявить волю и назначить новых лиц на места тех, которые сейчас держат в своих руках судьбу армии».
Несколько дней спустя Делейн написал Расселу:
Обрушившись на генерала и его окружение, репортёры с каждым днём усиливали натиск. Всё чаще и чаще раздавались голоса, критикующие царившие в армии порядки привилегий для аристократии. Обиженные офицеры, которых заверили, что их замечания обязательно будут опубликованы, писали горькие письма, полные неприглядных фактов. «Таймс» читали и обсуждали практически все. Газета писала о солдатах, умиравших в холодной грязи в то время, как «их джентльмен-командующий со своим аристократическим штабом» созерцали сцены упадка и разрушения со «спокойствием философов». До того как об этом начала писать пресса,
Опубликованные письма британских военных дышали не меньшим сарказмом, чем статьи журналистов. Как говорилось в письме, полученном неким джентльменом от своего сына-офицера, опубликованном 2 января, «все ворчат и жалуются».