Крымская кампания 1854 – 1855 гг.

На следующий день «Таймс» опубликовала письмо ещё одного «офицера-фронтовика, имя которого широко известно». В нём говорилось, что «лорда Раглана (если только он ещё не вернулся в Лондон) давно никто не видел. Неизвестно, имеет ли он представление о том, что происходит в его армии… И всё же ему присвоили звание фельдмаршала. Это звание он получил не благодаря своим способностям, а благодаря тому, что его солдаты и офицеры проливали за него кровь».

Цитировали также «гвардейского офицера», который якобы написал: «Лорд Раглан очень быстро приобрёл скверную репутацию во всей армии за своё безразличие ко всему. Ещё долго люди будут помнить об этом… Английская армия хоронит в день по 60–70 человек. Вина Раглана в том, что его абсолютно не волнует, обеспечены ли его солдаты одеждой и жильём. Он ничего не делает для армии даже тогда, когда может ей помочь».

Другие офицеры обвиняли Раглана в том, что он позволил своему штабу ввести себя в заблуждение. Штабу якобы удалось убедить командующего в том, что всё идёт нормально и ему не о чем беспокоиться.

Когда копии этих писем, якобы написанных гвардейскими офицерами, достигли лагеря англичан в Крыму, Сомерсет Калторп раздражённо заметил, что «трудно поверить в то, что английские джентльмены способны написать такое». Прочитав одно из писем, адъютанты Раглана попытались отыскать его автора. Офицеры гвардии пользовались репутацией «вечно всем недовольных», однако «написать такое было слишком нелепо даже для них». Были опрошены все офицеры гвардейской бригады, но автор писем так и не был обнаружен.

Леди Уэстморленд была убеждена, что письма сфабрикованы в Лондоне. Многие, включая Найджела Кингскота, соглашались с ней. Другие, хотя и не сомневались в подлинности писем, отмечали, что их авторы были «жестоки и непростительно неблагодарны».

Один из ветеранов 43-го полка в письме к своей кузине в Окленд так высказывался о «лживых письмах корреспондента «Таймс»»:

«Если вы зададитесь целью найти самого благородного и добросердечного человека, настоящего друга солдата, достаточно произнести имя Раглан. За этим именем стоит не только храбрый воин, но и человек исключительных моральных качеств. Я говорю так не только потому, что люблю его всем сердцем, но и потому, что столько лет прослужил под началом этого славного человека и солдата, который даже после гнусных нападок газетного писаки предстаёт во всём величии и славе, заслуженных верностью своей королеве и стране, которую он сделал ещё более могучей. Простите меня за многословность, но моя кровь солдата кипит от негодования на «Таймс» и другие зловредные газеты».

«Некоторые из писем офицеров написаны настолько оскорбительным тоном, — заявил Генри Клиффорд, — что стыдно даже публиковать их… Если бы молодой джентльмен, в своём письме домой обвиняющий во всём лорда Раглана, лучше выполнял свои обязанности по службе, для большинства из его жалоб не было бы оснований… Меня приводит в ярость вид полковых офицеров, распространяющих дурно пахнущие сплетни по поводу провалов, в которых они сами же виноваты».