Крымская война. Соотечественники

«Гарфорд» юнкера Штакельберга сопровождал драгунскую полуроту на рекогносцировке. Места впереди были неспокойные. Драгуны, обшаривая болгарские мазанки, то и дело находили страшные следы, оставленные арнаутами – албанскими конными иррегулярами, чьи отряды, подобно москитам, вились перед фронтом наступающей армии. Вот и последняя находка: старик с перерезанным от уха до уха горлом, две девчушки, не старше двенадцати лет, изнасилованные самым зверским образом. Их мать, нестарая еще женщина, привязана за ноги и за руки к кольям, вбитым в земляной пол, юбка задрана на голову, живот вспорот. Драгуны темнели лицами, кто вполголоса молился, кто цедил сквозь зубы черную брань, обещая припомнить извергам все, только бы дотянуться…

Арнаутов догнали у небольшой, но бурной речки – прижали к воде, а когда те кинулись вплавь, перестреляли, словно в тире. Отрядный баш-чауш (или как там у башибузуков зовутся унтера?) заперся с десятком уцелевших в деревенской церквушке, выставив в самом большом окне прибитого гвоздями к скрещенным доскам попа-болгарина. Увидав такое зверство, драгуны вконец осатанели, но стрелять по церкви все же не решались. Арнауты держали подступы к крыльцу под прицелом: трое драгун, решившихся сунуться к двери с топорами, так и остались в пыли, у ступенек.

Положение складывалось ужасающее. Из окон неслись истошные вопли – прежде чем запереться, арнауты согнали туда деревенских жителей и теперь готовились к неизбежной смерти, распаляя себя похотью, насилием, чужой болью. Болгары кидались к русским, валились в ноги, умоляли: «Идите, спасайте!»

Петя хотел было плюнуть на все – «потом отмолю!» – и выбить дверь снарядом из трехдюймовки. Его удержали: «Грех это, Петр Леонидыч, да и нельзя! Внутре, окромя нехристей, болгары, побьете!» Узкие ворота не позволяли массивному «Гарфорду» протиснуться во двор; пришлось, сгибаясь под выстрелами, разбивать ломами и киркой ограду, руками растаскивать обломки каменной кладки. Броневик подъехал вплотную к крыльцу, навел ствол «максима» на окошко. Петя вывалился из кормового люка, на карачках взбежал по ступенькам и принялся прикручивать к дверным ручкам буксирный трос. В этот момент его и стукнула пуля из кремневого карамультука.

Потерявшего сознание юнкера уволокли под защиту «Гарфорда». Машина дала задний ход, створки вылетели, и осатаневшие драгуны бросились внутрь. Прикладами (нельзя проливать кровь в святых стенах!) вышибли арнаутов из храма и тут же, за оградой, перекололи.

По дороге назад Петя несколько раз терял сознание. Пуля засела в ране и при каждом толчке броневика причиняла юнкеру адскую боль. В бригаде пулю извлекли; рану, успевшую воспалиться, присыпали порошком стрептоцида, после чего фельдшер сделал юнкеру укол антибиотика. Сутки спустя Петя Штакельберг на борту пакетбота «Молодец» уже плыл в Севастополь, а в Морском госпитале он узнал о представлении к ордену Святой Анны и производстве в прапорщики.

* * *

– Раненому герою привет!

Веселый голос доктора вывел его из раздумий. Фаддей Симеонович посторонился, пропуская в палату милосердную сестру с подносом. Завтрак – овсяная каша, сдобренная коровьим маслом, чай, ломоть серого пшеничного хлеба. Петя вдруг понял, что зверски проголодался.

– Вот вы и поправляетесь, барин! – голос у сестры был глубокий, грудной. – А то худющий были, чисто кутенок!

– Что вы, Дарья Лаврентьевна, какой я барин… – смутился Петя.

– Дашенька никак не может запомнить ваш титул, барон, – ответил медсестре Фаддей Симеонович Геллер. – Вот и называет, как привычнее.

Медсестра улыбнулась и помогла Пете сесть в постели. Подложила под спину подушку, поставила на колени поднос и встала рядом, сложив руки по-бабьи, под грудью.

Даша Севастопольская, напомнил себе он. Ныне – законная супруга лейтенанта Красницкого. Петя взял стакан молока и осторожно отхлебнул – так и есть, еще теплое, парное! Зажмурясь от удовольствия, он единым духом выхлебал половину стакана.

– Вы, голубчик, не особо усердствуйте! – посоветовал Геллер. – Нашим сестричкам дай волю, они вас так будут потчевать – в броневик потом не влезете!

Петя вытер рукавом молочные «усы». Действительно, девушки, состоявшие при госпитале добровольными сестрами милосердия, наперебой подкармливали симпатичного прапора. Благо работы было немного – раненых и больных из Дунайской армии отправляли обычно не в Севастополь, а в Одессу или Кишинев.

– А Дашенька скоро уезжает! – продолжал Фаддей Симеонович. – Ее супруг сейчас на эскадре Истомина. Через месяц, самое позднее, они придут в Петербург, вот верная жена к тому времени как раз и поспеет. Российскими-то дорогами раньше никак не управиться!

– А после Федор Григорьевич отбывает за океан, в самую Америку, – добавила Даша. – Указание из Морского министерства ему вышло.

Петя подавился овсянкой.

– В Америку? З-зачем?