Крымские «армагеддоны» Иосифа Сталина

Ничего такого о небытии еврейского народа в статье Эренбурга, конечно, нет. Мадам Меир солгала, желая погрязнее замарать писателя, потому что его правда всю жизнь жгла ей душу. Но 4 октября 1948 г. действительно произошло важнейшее для нашей страны историческое событие – столичная еврейская элита (а в синагоге в тот день собралась именно элита) сакрально отреклась от советского народа и отказалась быть его составной частью, отреклась от родины – Советского Союза и объявила своей исторической родиной палестинский Израиль. Отныне СССР стал для них чужой страной, судьба которой была им безразличной. Нравится это кому-то или не нравится, но в тот день националистическая элита Москвы де факто объявила войну русскому миру и русскому народу. Забегая вперед, уточню: русскими эта война была проиграна в чистую 3–4 октября 1993 г. – в отличие от победителей, русские в те дни в который уже раз предали сами себя.

Потерпели сокрушительное поражение и озетовцы старшего поколения – они со своим Крымом потеряли актуальность для галутного еврейства. Подавляющее большинство народа (в первую очередь молодежь) разом перешло на сторону сионистов. Теперь победителями были они, и проигравшие в единоборстве вынуждены были смириться со своим подчиненным положением. Отныне они могли только следовать в фарватере еврейского государства.

Лучше любого рассказа о душевном состоянии старшего поколения озетовцев в те дни говорит диалог между Эренбургом и Голдой Мейерсон, пересказанный ее в мемуарах:

«Эренбург был совершенно пьян – как мне сказали, такое с ним бывало нередко – и с самого начала держался агрессивно. Он обратился ко мне по-русски.

– Я, к сожалению, не говорю по-русски, – сказала я. – А вы говорите по-английски?

Он смерил меня взглядом и ответил:

– Ненавижу евреев, родившихся в России, которые говорят по-английски.

– А я, – сказала я, – жалею евреев, которые не говорят на иврите или хоть на идиш.

Конечно, люди это слышали и не думаю, чтобы это подняло их уважение к Эренбургу»[474].

Голда Мейерсон нажаловалась на Эренбурга американскому послу У. Б. Смиту. Они вдвоем встретились с писателем и попытались убедить его, чтобы отказался от враждебности к еврейскому государству в Палестине. В итоге они оба были глубоко оскорблены грубым отказом. Какими крепкими словцами отбрил дипломатов Илья Григорьевич, не известно, но вновь к этому разговору уже никто не возвращался.

Еще одно событие, в дальнейшем сыгравшее огромную роль, произошло через десять дней после Рош-ха-шана. Голда Меир предпочла сказать о нем вскользь: «В Иом-Киппур (Судный день), который наступает через десять дней после еврейского Нового года, тысячи евреев опять окружили синагогу – и на этот раз я оставалась с ними весь день. Помню, как раввин прочитал заключительные слова службы: “Ле шана ха баа б'Ирушалаим” (“В будущем году в Иерусалиме”) и как трепет прошел по синагоге, и я помолилась про себя: “Господи, пусть это случится! Пусть не в будущем году, но пусть евреи России приедут к нам поскорее!” Но и тогда я не ожидала, что это случится при моей жизни».

* * *

Совсем иначе восприняли те дни по-настоящему советские евреи. Вот что вспоминал уже упоминавшийся здесь Б. М. Сарнов: