Крымские «армагеддоны» Иосифа Сталина

Совсем иначе оценили московские события октября 1948 г. евреи-исследователи, а евреи-участники рассказали многое из того, о чем умолчала Голда Меир. Куда важнее то символическое значение, которое приобрело это событие, обраставшее своей собственной мифологией.

Аркадий Ваксберг в книге “Сталин против евреев” приводит письмо москвички И. П. Поздняковой, описавшей никогда не имевшее место “гигантское шествие по улице Горького, когда в честь Голды Меир было перекрыто на несколько часов движение в центре Москвы”.

Мордехай Намир в своих воспоминаниях останавливается на моменте, имевшем большое символическое значение для израильских представителей:

“Воодушевление публики невозможно было описать словами. Стоявшие на обочине грузовики были ‹оккупированы› еврейскими юношами и девушками, взобравшимися на них, скандировавших лозунги и хлопавших в ладоши. В этот водоворот событий оказались ввергнуты и случайные прохожие…”.

13 октября Голда Меир вновь посетила синагогу – на этот раз по случаю праздника Судного дня. В тот день раввин Ш. Шлифер так прочувственно произнес молитву “На следующий год – в Иерусалиме”, что вызвал прилив бурного энтузиазма у молящихся…

Известный российский исследователь Г. В. Костырченко отмечает, что сакральная фраза «В будущем году – в Иерусалиме», превратившись в своеобразный лозунг, была подхвачена огромной толпой, которая, дождавшись у синагоги окончания службы, двинулась вслед за Меир и сопровождавшими ее израильскими дипломатами, решившими пройтись пешком до резиденции в гостинице “Метрополь”. По словам Г. В. Костырченко, “подобных массовых несанкционированных сверху демонстраций Москва не знала с осени 1927 года, когда на ее улицы и площади вышли троцкисты и другие оппозиционеры, протестовавшие против установления единовластия Сталина в партии и стране”. “Сталин не мог не быть обеспокоенным тем, что в глазах советских евреев Меир, эта проамерикански настроенная ‹палестинская дама›, превратилась в некую почти харизматическую личность, провозвестницу грядущего исхода в Землю обетованную”. Г. В. Костырченко констатирует: “По сути, сами того не сознавая, евреи бросили вызов Сталину, который ответил на него решительными действиями. 20 ноября он провел через политбюро постановление о закрытии ЕАК. А спустя несколько недель начались и аресты лиц, причастных к его деятельности. В Москве первыми взяли под стражу Фефера и Зускина, потом та же участь постигла Шимелиовича и Юзефовича[476]

”.

Американский еврейский исследователь Джошуа Рубинштейн предлагает очень похожую, и даже еще более экзальтированную версию: “Люди часами ждали Голду Меир у синагоги, а после службы бежали за ней по улицам города, крича: ‹До встречи в Иерусалиме на будущий год!›. Этого Сталин уже не мог стерпеть. 20 ноября Политбюро приняло решение о немедленном роспуске Еврейского антифашистского комитета”. Подобным же образом описывает динамику событий А. И. Солженицын, во втором томе книги которого “Двести лет вместе” Голда Меир посещала не одну, а несколько московских синагог: “…в сентябре 1948 г. первым израильским послом в Москву приехала Голда Меир – и была бурно, с ликованием встречена в московских синагогах и вообще московскими евреями. И сразу же многие из них стали подавать заявления на переселение в Израиль: в советском еврействе от Катастрофы крепло и поднималось национальное сознание, размеров которого Сталин, очевидно, не ожидал. Оказалось, что свои подданные хотят туда массами утекать? …Видимо напуганный таким накалом еврейских национальных чувств, Сталин – с конца 1948 и на все свои оставшиеся годы вперед – круто изменил политику относительно евреев”.

Хотя Г. В. Костырченко и Дж. Рубинштейн проработали значительный корпус прежде недоступных историкам документов, в общем и целом их выводы повторяют многолетний американо-израильский нарратив[477], гласящий, что спонтанное выражение национальных чувств советскими евреями вызвало гнев советских властей, ответивших на неожиданные для них демарши “нелояльности” масштабными антиеврейскими репрессиями. За тридцать с лишним лет до публикации работ Г. В. Костырченко и Дж. Рубинштейна в изданной в Нью-Йорке “Книге о русском еврействе”, в частности, говорилось: