Крымские «армагеддоны» Иосифа Сталина

“В сентябре 1948 г. Голда Мейерсон (Меир), первый посол Израиля в Советском Союзе, вместе со штатом своего посольства, в день еврейского Нового года посетила Московскую главную синагогу. Корреспондент Нью-Йоркской газеты ‹Herald Tribune› Иосиф Ньюман описывал оказанный ей прием как ‹небывалый› в течение тридцати лет советской диктатуры: ‹Огромная толпа евреев заполнила всю улицу перед синагогой. Мужчины и женщины плакали от волнения, восклицая – ‘Мы ждали этого дня всю свою жизнь! За Израиль! Будущий год в Иерусалиме!’ Синагога была украшена знаменами; на самом большом из них было крупными еврейскими буквами написано: ‘Израиль рожден’, на другом – ‘Эрец-Исраэль возродился’… После богослужения сотни евреев пешком проводили делегацию до отеля ‘Метрополь’, где она была временно расквартирована. Демонстрация того же типа повторилась неделю спустя в Йом-Кипур – Судный день. Вскоре советские евреи стали приходить в израильское посольство с просьбами о визах на въезд в Израиль и о содействии в получении разрешения властей на выезд›. Эта яркая манифестация накопившихся в советском еврействе просионистских чувств вызвала острую реакцию со стороны властей. Аресты и высылки возобновились”»[478]

.

Б. Я. Фрезинский дополнил вышесказанное очень важными свидетельствами: «Резонанс визитов Г. Мейерсон в московскую синагогу и ликующих встреч, которые ей там устраивали, этот резонанс, как в еврейской среде, так и в соответствующих органах, был настолько острым, что обсуждался в московской еврейской газете “Эйникайт” (где реакция еврейской публики была названа “базаром”) и на заседании президиума ЕАК 21 октября 1948 года (за месяц до решения Политбюро о закрытии ЕАК). Небезызвестный и хорошо информированный Л. Р. Шейнин, между прочим, рассказывал коллегам по ЕАК: “Сейчас на том базаре вокруг синагоги отражаются интересы только мелких лавочников (неповторимая лексика эпохи! – Б.Ф.)

, но у меня имеются факты тревожного порядка. Три дня тому назад я беседовал с педагогом-преподавательницей иностранного языка гражданкой Леви. Она мне восторженным тоном рассказывала, что она была в синагоге и видела Голду Мейерсон. Я ее спросил: а Вы когда-нибудь ходили в синагогу? Она ответила, что нет. Спрашивается, для чего же она пошла туда? Это просто стадное чувство”. Упоминал имя Г. Мейерсон, выступая, и человек совсем другого склада – замечательный поэт Лев Квитко, заметивший, что на Г. Мейерсон “смотрят с благоговением самые отсталые элементы”. Понятно, что деятели ЕАК были уже объяты страхом, для нас здесь важно другое – как воспринимались в Москве демонстративные шаги Г. Меир, послужившие катализатором сионистских устремлений части московского еврейства»[479]

.

А теперь сравните приведенные выше описания прихожан хоральной синагоги с описанием прихожан хоральной синагоги в главе 15 «Еврейский антифашистский комитет», где цвет московского еврейства представлен как постоянные участники религиозной жизни столицы. Получается, что Л. М. Квитко самого себя, а заодно оперного певца М. О. Рейзена, академиков А. Н. Трайнина и Е. В. Тарле, актера В. Л. Зускина и многих-многих других прославленных евреев отнес к «самым отсталым элементам»? Либо сам Квитко тогда до смерти перепугался тому, что наделало руководство ЕАК, либо современные исследователи замазывают роль руководства ЕАК в противоправных делах.

Итак, в октябре 1948 г. в столице СССР, в самый разгар «сталинского террора», случились два массовых несанкционированных митинга националистического характера. По утверждению современных авторов, это были невинные шествия восторженных, ошеломленных счастьем людей, которым даже в голову не приходило, что изувер Сталин может их за это покарать. И было за что.