Крымские истории

– Я так тебя люблю, но знаю, что у наших отношений нет будущего. Мы все здесь – приговорены злым роком. Не знаю, за что меня Господь так наказал или… вознаградил… встречей с тобой? Я ведь никому ничего дурного в жизни не сделала… Старалась только добром отвечать всем… И нести добро по всей жизни в своём сердце.

И она снова горько зарыдала.

– Милая моя, родная! Я всё сделаю, всё, что возможно, всё, что в силах человеческих, чтобы спасти тебя и быть с тобою вместе.

Она благодарно ответила нежным поцелуем и просто сказала:

– Я знаю, я верю тебе, мой хороший. Только ты не знаешь, как суровы наши внутренние законы и запреты.

Тяжело вздохнула и продолжила:

– Наши, если узнают, просто убьют меня. Мы ведь все здесь вне закона и давно ведётся речь о том, чтобы всех нас выселить в Заполярье, если только будем нарушать установленные запреты. Нас стерегут так, как, наверное, не стерегли узников концлагерей.

Господи, с какой же болью, с какой душевной мукой она уходила от меня.

Несколько раз возвращалась ко мне с полдороги, страстно целовала и вновь намеревалась уйти. Но сил на это не хватало.

– Милый мой! Любимый, единственный мой! Я ни за что тебя не осужу. И если ты меня оставишь – я всю жизнь буду молить Господа о твоём благополучии и здоровье.

Закрыв своей ладонью мне губы, чтобы я не возражал, твёрдо проговорила:

– Более того, молю тебя даже – забудь меня и прости – за моё беспутство. Так, видно, было угодно Господу, чтобы мы встретились.

И она скрылась в утренних сумерках, отказавшись, напрочь, от моего мобильного телефона, который я ей хотел вручить для связи:

– Не надо, светлый мой. Не надо. Я ведь и так буду тебя ждать каждый день, всю свою жизнь. А с телефоном – мне будет тяжелее осознавать, что ты так близко. Но – недосягаемо для меня.

Прильнула ко мне и страстно выдохнула:

– Не тревожься, я почувствую, если ты – появишься и… захочешь видеть меня.

И тут же, с глубокой грустью:

– Прощай, родной мой!

Отошла на несколько шагов, повернулась ко мне и не сдержавшись, уже в последний раз, бегом вернулась ко мне и неожиданно сказала:

– Покажи мне своё удостоверение. Для меня, я верю тебе, счастье моё, но для меня, а то – я никогда себе не поверю, что всем сердцем полюбила … генерала. И гадание цыганки, опять же…

Я, с улыбкой, достал из кармана пиджака своё удостоверение, протянул ей и внимательно наблюдал за ней при этом.

Какой высокое счастье осветило её и так прекрасное лицо, когда она, долго рассматривая фотографию на первом развороте удостоверения, перевернула его на следующую страницу и вслух прочитала: «Предъявитель сего генерал-майор Владиславлев Святослав Вячеславович первый заместитель командующего танковой армией».

– Как я счастлива, спасибо, мой родной, – сказала она, возвращая мне удостоверение и крепко, при этом, меня поцеловала.

И тут же скрылась за поворотом…

Я, выехав на пустынный берег моря, не себя ради, о себе я не думал, а лишь для безопасности сестры и её семейства, сжёг всю одежду, в которой был, выкупался в море и переодевшись в спортивный костюм, который был у меня всегда в машине, перед этим сдёрнув со своего сидения чехол и отправив его на костёр, неспешно поехал, обратно в Севастополь.

Сестра поняла, что со мной происходит что-то из ряда вон выходящее и не тревожила меня в этот вечер. Оставила в покое.

А назавтра, безжалостная и суровая судьба, мало считающаяся с нами и нашими желаниями, внесла во всю эту историю свои коррективы.

Телеграммой, за подписью начальника Генерального штаба, я был отозван из отпуска и тут же улетел в Афганистан.

И жалел, и сокрушался об одном, что она, моё нежданное счастье и моя судьба, это я теперь уже знал точно, не взяла мой телефон.

Иным путём я известить её не мог и лишь попросил сестру, она работала в республиканской клинике, известить по медицинским каналам, в посёлке прокажённых, под Ласпи, Марину, учительницу, что я срочно улетел на службу. И непременно передать, что, как только завершится моя командировка, я сразу приеду за ней.

Я так и сказал сестре – за ней, а не к ней.

Сестра, в ужасе, посмотрела на меня и я даже не знаю до сих пор, выполнила ли она моё поручение и мою просьбу.

В недобрые дни, в сей раз, я появился в Афганистане. Уже в пятый раз.

Дивизия, с должности комдива которой я был назначен первым заместителем командующего армией, понесла тяжёлые потери в Хостинской операции. И начальник Генерального штаба, глубокочтимый мною Михаил Петрович Калейников, в беседе со мною сказал прямо, как он это делал всегда:

– Выправишь положение – командующим армией пойдёшь. С министром я это оговорил. Вот директива о твоих полномочиях. Комдива, твоего преемника, мы от должности отстранили, идёт следствие. Дивизию я подчиняю себе напрямую, минуя Громадова.

Перехватив мою улыбку, он как-то ворчливо, так не говорил никогда со мной, сказал:

– А ты не радуйся, думаешь, легче будет? Я с тебя спрошу за всё.

И уже по-отечески, тепло и сердечно завершил: