Крысиные гонки

— Каждый жертвует тем чем может, на своём боевом посту, на который поставила его совесть и чувство ответственности за приближение победы над подлой ботоксной крысой — Хорем; и религиозным мракобесом так называемым Отцом Андреем, гнусным порождением сатаны, жуликом и вором, фашистской тварью, давно поставившим себе целью уничтожить честный и работящий народ Озерья!

Мэгги вяло махнула рукой в воздухе — «- Бессмысленно это всё…» — и потянулась к банке с розоватым пойлом:

— ПопрыгАй… У тебя же жена есть… Вот что бы не перелить — в графин хотя бы? Разведённый спирт — из трёхлитровой банки! Как бродяги какие-то, ей богу!..

— То, что похитить мог бродяга встречный,

Ей — черепки разбитого ковша

Тебе — моё вино, моя душа!.. — ухмыльнувшись, вставил Борис Андреевич.

Вино… душа… Ишь, глаз горит… Он любит, сволочь, когда она «выглядит». И когда выпившая. И сам когда выпьет. Придумает какую-нибудь опять штуку… Прошлый раз приказал ей изображать покойницу, не двигаться: «- Некрофилией, говорит, хочу позаниматься! Всё в этой жизни нужно попробовать…» На столе. Мало ему, гаду, убитых деток. Хотя может и так — может дать её тому же юристу, а самому сидеть в углу и ухмыляться, как тогда с Гришкой и его бандитами, — с него станется. Ещё тот моральный урод. Хорошо, что презервативами запаслась в своё время.

— Из банки — оно брутальней. Стильно, так сказать! Деревня, зима, вьюга, ствол, разведённый спирт в банке! — пояснил, пьяно хохотнув, юрист. И опять, потянувшись, попытался положить руку ей на колено.

Отодвинулась, перевернула рюмку с остатками пойла, которое юрист назвал «Закат над Регионами»; въехала локтём в липкую кляксу, стала оттирать мятой, в пятнах, салфеткой. Да, бл…, это не Сан-Сере… Как яичницы-то хочется, мама дорогая! На «пригорке», говорят, есть ещё куры. Сбежать, что ли, весной в Оршанск? Там, говорят, кабаки работали до последнего времени, а при кабаках — бордели. Если не передохли сейчас все в эпидемию. Впрочем, до весны ещё дожить надо; и не факт, что там будет лучше. Но хоть не так скучно и противно, чем с этими мордами…

— Надо пресечь! — продолжал гнуть своё пропагандист-агитатор, — Репрессировать, так сказать, показательно! Вот у меня есть фамилии в книжечке!..

И полез во внутренний карман; неизменный портфель шмякнулся под ноги. Он и сам сразу шмякнулся на колени, улез под стол, доставать портфель.

«Репрессировать»… Ноздри БорисАндреича стали раздуваться; казалось, потянуло знакомым дурманящим запахом свежей крови. А что… повесить пару сук. Посмотреть, как дёргаются в петле. Ещё раздеть перед этим, чтобы наглядней. Или обезглавить…

Перед внутренним взором возникло тело маленькой девочки, которую он под влиянием внезапного приступа утащил с улицы не так давно, предварительно ткнув пару раз ножом между рёбер, чтоб не кричала. Девчонка была из «илотов», и потому он не опасался, что её будут сильно искать — пропала и пропала; можно будет на этих, на «пригорских» списать — больше бояться будут. Такую команду и дал Мунделю для озвучивания «в народ».

А сам, раздев тощенькое тельце в сарае, сладострастно тыкал его ножом, добиваясь судорог, — но только девчонка была совсем слабенькая; да и ткнул он её сразу слишком сильно, ещё там, на тропинке — быстро затихла. Обидно… Так что, если бы «репрессировать» кого — это было бы интересно… Изнутри, заворчав, почуяв кровь, стал подниматься Дьявол.

— Что скажешь?.. — перевёл взгляд староста на юриста.

— Не надо. — оторвавшись от созерцания почти оголённой груди и голого плеча Мэгги, сквозь пьяную дымку, возразил тот, — Не надо. Зачем? Ну, ходят, торгуют. Мы запрещаем — и они знают, что запрещено, — но ходят. И это хорошо.

— Чем же оно хорошо? — недоумённо переспросил наконец выбравшийся из-под стола Мундель. Как-то он не особо торопился вылазить, точно ведь пялился под столом на голые ноги красотки.

— А тем. — пояснил юрист, собравшись — Что само сознание осуществления нарушения запрета создаёт у субъекта ощущение преступности деяния. Он — субъект то есть, — сам начинает чувствовать себя преступником. И это хорошо — для власти. Полезно это — чтобы все чувствовали себя что-то нарушившими. Преступниками. Все. Везде. Постоянно. Для этого хорошо создавать законы, которые нельзя не нарушить — но на нарушения нужно смотреть сквозь пальцы. До поры. А когда пора настанет — взять за жабры; но не всех, кто нарушал — а нарушать должны если не все, то большинство, — а тех, кто попался. И кого для дела нужно. Показательно. И жестоко наказать. За нарушение тех законов, которые нарушают почти все. Но наказать избранных! И тогда остальные ещё сильнее почувствуют свою вину перед властью, и свою любовь и благодарность к власти, которая покарала не их!

Мундель мутно упёрся взглядом ему в переносицу, соображая; Борис Андреевич же, сразу ухватив мысль, тут же одобрил:

— «Остерегайтесь тех, кто хочет вменить вам чувство вины, ибо они жаждут власти!» Это хорошо, это — правильно! Создание у народа чувства вины — это полезно!