Кто я?

После окончания первого курса студенты вольны делать все, что им вздумается, на лето они предоставлены сами себе. Большинство из них предпочитают отправиться обратно в лоно семьи, чтобы побыть с близкими, поведать о тягостях первого года, набраться сил перед следующим.

Другое дело – второй год. Если в самом начале им постоянно твердили, что во главе угла надо ставить теорию, то прямо с порога второго теория оказалась отринута, и ученики вгрызлись в практику. Ей приходилось вдвойне тяжелей: вначале, когда им предложили выбрать, какой же путь они предпочитают пройти, она, не раздумывая, указала на два: ее, как девушку, добрую сестру трех старших братьев, и как будущую мать, несомненно, прельщало целительство, но как натуру неуемную, иногда вспыльчивую и всегда увлекающуюся, одной дорогой было не удержать. Она давным-давно поняла, что не в ее характере долгими ночами корпеть над очередной микстурой, поэтому не задумываясь вторым направлением избрала огонь, чем ввергла всю академию в шок, так что даже сам ректор, мэтр Оршан де Огиллон, убеленный сединами маг, огневик, магистр и много чего еще, имел с нею продолжительную беседу, но добился лишь того, что она крепче утвердилась в правильности своего выбора.

Не то чтобы подобное возбранялось, такие случаи бывали и раньше – маги двух специализаций известны миру. Рос Огнекрылый, прославленный маг, живший четыре века назад, помимо огня, что следует из его имени, повелевал силами воздуха. Тарус Безземельный соединил землю и воду, но то были великие чародеи прошлого, ныне народ стал пожиже и уже не претендовал на громкие имена, тем более она выбирала не смежные друг с другом стихии, а принципиально различные и по-разному изучаемые.

Весь первый курс Валена ходила павлином, посмеиваясь над своими сокурсниками, а на втором на смех не осталось времени. Да его вообще не осталось, даже спать выдавалось урывками, потому что то, что другим едва удавалось выполнять за себя, ей приходилось тянуть вдвойне. При этом ни о каких поблажках речи не шло: и мэтр Огринэль, и мэтр Транак друг друга не переносили на дух, отдувалась же за это она. Как два в открытую соперничающих человека, они всячески подозревали своих студентов в пренебрежении своим предметом в пользу соперника, поэтому гоняли их не в пример усерднее. Ректор иногда вмешивался в эту вражду, останавливая ретивых противников, в случае же с ней он оставался до обидного безучастен, ибо в первую очередь она отдавила мозоль ему.

Но девушка, по ее словам, не сдавалась, грызла гранит науки, так что понемногу, постепенно снискала уважение обоих учителей, хотя данный факт никак не сказался на требовательности и придирчивости, с которой они проверяли ее работы.

Окончание второго курса отличалось от первого. Если раньше их с пожеланиями доброго здравия и после сердечных объятий отправили по домам, то на этот раз раздали задания. Неизвестно, какие поручения достались другим, но она могла вернуться обратно, лишь только получив несколько благодарственных писем. Она вольна ехать в любом направлении, но с тем условием, что будет применять на практике то, чему обучилась. При этом все письма имели оценку: множество мелких хворей оценивались как «хорошо», несколько тяжёлых болезней, с которыми справился ученик, могли принять за «отлично», и только избавление от «смертельной» сразу давало возможность улучшить балл на экзамене, когда она дойдёт до четвёртого курса, а это очень, очень большое подспорье. Впрочем, ректор сразу предупредил все горячие головы, что даже «хорошо» для большинства – все равно что «отлично», так что советовал не гоняться за баллами, а возвращаться и получать знания дальше.

На этом месте я все же не выдержал:

– А у этой девушки имеется имя?

Она вытерла покрасневшие глазки и слегка отстранилась, да и то сказать, не слишком ли я обнаглел: все это время я провел подле нее на коленях, то и дело сдерживая желание взять ее за руку. Мало ли тут какие традиции? Вцепится мне опять в шею, что я буду с ней делать? Опять бить по морде?

– Валена, – несколько неуверенно протянула она, а потом я удостоился ее пристального и весьма придирчивого для расстроенной девушки взгляда.

Очевидно, не обнаружив то, в чем меня заподозрила, она продолжала гораздо спокойнее. Я же сидел напротив и вслушивался в оба голоса; один, ее, уже спокойный, обретший глубину и странную силу, другой, мой собственный, слышимый только мне. Он был неразборчив, но убедителен – смысл этих слов сводился к тому, что на этот раз все равно, каким образом свершилось то, что свершилось. Цель, вне всяких сомнений, оправдала средства.

История меня захватила, в девчонке скрывался талант рассказчика, она великолепно владела слогом. Ее голос к тому же обладал всеми достаточными, чтобы вас удивить, мыслимыми диапазонами, то оборачиваясь пчелиным писком, то мог обволакивать грудными аккордами. Я вслушивался в слова и все больше погружался в рассказ.