Кто я?

– Тогда вы не сочтёте за труд продемонстрировать мне какое-нибудь доказательство ваших слов, ибо подобный маршрут для личного курьера епископа, который должен доставить срочное послание, немного странно, – он выделил сарказмом слово «срочно» и уставился на меня с издевательской насмешкой. – Или и его случайно прихватили с собой ваши друзья?

Естественно, никаких доказательств у меня не было. Да я вообще не в курсе, что может предъявить в качестве доказательства курьер инквизиции. И что может быть странного в нашем маршруте?! Оррик как-то обмолвился, что это самая короткая дорога. Все эти вопросы промелькнули перед глазами, а в воображении возникло и резко приблизилось ощущение горящих поленьев под ногами.

– Я так и думал, – священник огорченно вздохнул. – Нам не стоило терять столько времени на сказки. Это все мое сердце, не люблю, когда страдают невинные.

Он пригладил жидкие волосы на лысеющей голове и уже с совсем другим выражением жестко бросил своим подчиненным:

– Привяжите его рядом с ведьмой, сегодня нам нужно поработать вдвойне: мы очистим мир не от одного колдуна, а от двух!

Я не верил своим ушам! Попытки сопротивления ничего не дали: меня скрутили в мгновение ока. Мне оставалось только увещевать его словесами, что я и делал.

– Придурок! Упырь! Сука ты старая! А ну отпустил меня! Да я тебя…

Хватило двух человек, чтобы мгновенно оказаться рядом с той, связь с которой я так жаждал вдруг сохранить. Нечего сказать, сохранил в лучшем виде. Потом мне вставили кляп, но я укусил одного из своих пленителей за палец, и пока тот отчаянно им размахивал, продолжил в прежнем ключе.

– Это ошибка, священник! – я понимал, что кричать, в общем-то, поздно, но у меня все ещё оставалась надежда, что мои вопли услышат друзья. – Ты пожалеешь об этом! Оррик! Аридил!

По всему телу прошла дрожь. Да, меня долго пытали, и я три месяца наслаждался дымом паленого мяса, вкушал аромат своей собственной крови, словно мне каждый день ставили блюдо, источающее этот притягательный и вместе с тем вызывающий отвращение аромат. Боль грызла меня, отдаваясь в самой последней клеточке тела, заставляя ненавидеть тюремщиков, жаждать вцепиться палачу в глотку и давать самые страшные клятвы. Но любая темница примечательна тем, что узник лелеет надежду из нее улизнуть, а как можно выжить после пылающего под ногами костра?

Как передать эти чувства? Меня бросало то в жар, то в холод. Понимание чудовищной ошибки и знание неотвратимости смерти жгло сильнее жара самого сильного огня, хотя он еще и не начинал свой опаляющий танец.

– Священник, ты не понимаешь, что творишь!

Он обернулся с кроткой улыбкой.

– О, не волнуйся, колдун, огонь ещё никогда не мешал вашему племени. Твоя очищенная от скверны душа зазвенит от счастья.

– Сука, – я скрипнул зубами от бессилия, – у тебя потом кое-что другое зазвенит от счастья, козел!

Священник воздел вверх руки, обращаясь лицом к толпе. Люди взревели от восторга и предвкушения. Когда нам под ноги стали укладывать хворост, сила криков возросла многократно. Я почувствовал, что защита опять затрещала. Это было страшно, потому что я представил, как ее раздавит окончательно, и я буду биться в путах от радости и восторга, когда огонь начнет гладить своими ладонями мою кожу. Я буду вопить от счастья, «звенеть», как сказал это поп, а пламя – глодать мою плоть.

В этом островке безумия я вдруг увидел ту самую девушку. Она стояла в том же месте, где я увидел ее впервые, и ее глаза были распахнуты так, будто она узрела сейчас привидение. Наши взгляды соединились, будто столкнулись два потока заряженной плазмы, и с неслышимым грохотом разбились друг о друга. И в ту же секунду из тела незнакомки, туго привязанной рядом со мной, исчезла всякая жизнь. Она безвольной куклой повисла на опутывающих ее веревках, чем привела в негодование старшего священника. А я увидел, как в воздухе разорвалась тончайшая нить, похожая на луч солнца на закате, только с расстояния в локоть я смог ее разглядеть. Она соединяла обеих девушек.

– Вот тварь, вздумала потерять сознание! – Он выругался. – Воды принесите!

– Так не загорится, – попытался возразить один из тех, кто носил к кострищу хворост.

– Ну так лейте на нее, а не на дрова! – рявкнул священник. – А ты не вздумай закатить глазки, – это он уже мне, – а то я напоследок попотчую тебя гвоздями!

Я замотал головой, показывая, что буду вести себя смирно, а внутри меня сотрясала дрожь: в глазах и памяти, будоража кровь и заставляя дребезжать от натуги сердце, полыхало яркое пламя, втягивающееся в лицо девушки, скрывающей под тяжёлым платком пепельно-серые волосы. Выходит, так похожих друг на друга девушек связывало колдовство, и сейчас я оказался свидетелем, как оно по каким-то причинам иссякло. Что это было? Зачем?