Кто я?

– Не то, – согласно кивнула она, ничего не заметив. – Но очень похоже. – Ого! Ее глаза загорелись! Полагаю, в деревне едва ли имелись благодарные слушатели, которые в полной мере могли оценить то, о чем идёт речь, да и в академии, если верить ее словам, она слыла парией, выскочкой, где уж там говорить по душам, а тут так удачно подвернулся я. – Жизнь обычного, здорового человека мы, целители, видим, как солнце, очень яркое, и его невозможно спутать с чем-то другим. Когда мы ищем больного, его солнце почти зашло, иной раз мы гоняемся за умирающими лучами, эхом его былого огня. Он – тусклый, и если не знаешь, что нужно делать, никогда не отыщешь, а человек за это время умрёт. Конечно, далеко не каждому целителю за всю свою жизнь выпадает случай кого-то искать, ведь обычно работать приходится в городе, где нас просто провожают к постели больного. – Она нерешительно замолчала, но затем продолжила: – Или, например, в деревне, что, в общем, одно и то же. Кого там искать, впору учиться скрываться, – она впервые выдавила из себя улыбку. – Но бывают ведь исключения. Если человек полон сил, но находится далеко, его солнце сродни больному, оно кажется маленьким и слабым. Если изучить, с какой скоростью уменьшается яркость в расчете на расстояние… – Она поравнялась со мной и принялась пытливо меня рассматривать. – Ты действительно понял, что я сказала?!

А что ты сказала? О том, что сила сигнала падает с расстоянием, не знает только папуас в Новой Гвинее. С другой стороны, может, для здешних это открытие сродни того, что земной шар круглый и он вращается вокруг солнца. Как ей ответить? Сделать большие глаза или добить теоремой Пифагора? Это единственное, что я помню из школы.

– Я не в меру понятливый. Поправь меня, если ошибаюсь, но для того, с какой лёгкостью ты все проделала, одного знания маловато. Я бы предположил, что нужно целенаправленно отрабатывать свои навыки.

В точку! Девушка даже остановилась, распахнув глаза от изумления, и в растерянности проговорила:

– Я подолгу играла с братьями в прятки, находила их без труда, куда бы они ни спрятались. Мальчишки в конце концов стали уходить все дальше, не ограничиваясь поместьем, откуда им было знать, что мне известны все их секретные места? Попав в академию, я выяснила, что невольно сама освоила кусочек искусства.

– И решила на этом не останавливаться, – догадался я.

Вскоре мне стало не до бесед. Говорить в спину – удовольствие ниже среднего, а семенить рядом, когда на полтора твоих шага приходится один, требовало чересчур много сил, которые и так на исходе.

Как назло, в голову лезли разные мысли, иногда совершенный бред. То мне вдруг чудилось, что все наши усилия напрасны и отец Нил вот-вот со злорадной усмешкой выглянет из-за соседнего дерева; то мнилось, что мы идем слишком медленно, и тогда я пытался прибавить шаг, но все, чего добивался этим, – сбивал дыхание и долго прихрамывал, держась за правый бок. Монотонные действия притупляют внимание, ты превращаешься в автомат, придаток к той части тела, которая функционирует без твоего участия.

Усталость, голод – все это играло на руку нашим недругам. Время оказалось нашим другом и самым опасным врагом. Каждый лишний час приближал или отдалял нас от преследователей. Почему-то мне казалось, что если мы продержимся до заката, дальше у нас появится хоть какая-то надежда уйти от погони. Впрочем, день и не думал подходить к концу, в отличие от моих сил. Их уже практически не осталось. Всякий раз, когда мы устраивали короткий привал, я думал, что уже не смогу подняться, и только глаза волшебницы, в которых нет-нет, да и проскакивали искры жалости, делали невозможное: скрипя, как столетний дед, я прикусывал губу до крови и, покачиваясь, брел за Валеной, поминая тупых фанатиков всуе.

На привалах мы практически падали замертво. Нужно было что-то придумать, иначе к концу дня я снова вернусь на эшафот. Мы старались быть в курсе, что делают наши преследователи. После третьей остановки Валена неуверенно заявила, что чувствует людей в трёх-четырёх часах пути, и вроде как нам удаётся держать дистанцию. Это было больше, чем я надеялся, но меньше, чем нам требовалось для спасения. При этом я всячески старался демонстрировать уверенность, что все идёт, как должно.

Скорость передвижения совсем упала, и в том была немалая толика моей вины. Усталость брала свое, и больше не помогали ни жалость, ни злость – ничего. Держась за плечо Валены, а иногда и повиснув на нем, я ещё мог передвигать ноги, но на большее уже не замахивался. Было ли мне стыдно? Скорее, обидно до слез, что превратился в обузу, но я так и не решился предложить ей оставить меня.

Ко всем остальным нашим бедам, лес наконец-то сбросил с себя сказочные оковы, расправил зеленые плечи, стряхнул, как змея, на землю отжившую кожу. Вокруг появились кусты, трава вытянулась до пояса, в ней попрятались сухие ветки и коряги, и все вместе они взялись за нас, словно отыгрываясь за тот отрезок, когда мы прекрасно обходились без всего этого великолепия.