Кто ищет, тот всегда найдёт

— Женщины, — объясняет, — более эмоциональны и, следовательно, более восприимчивы к внешним условиям, и потому такие, каково общество, созданное нами, мужчинами.

Выходит, в том, что Маринка подлая, виноват я? Ну, профессор! Категорически не согласен быть альтруистом. Я вообще редко бываю виноватым. Утверждают, правда, что всегда невинны только дураки и придурки, но у всякого правила есть исключения. Я — оно.

— Мне, — продолжает Викентьич, — синяя не показалась подлой.

— Причём здесь она? — ворчу я недовольно.

— А притом, — разъясняет, — что приходила, думается, не на коленку вашу посмотреть, а на вас.

— Вот ещё! — вырывается у меня. В душе потеплело, а в голове не укладывается: неужели Марья?.. Девчонка, товарищ… быть не может! — Чего ж не сказала?

— Потому и не сказала, что настоящая женщина.

— Она-то? — возражаю. — Двадцати нет, — а в глазах вдруг возникла дама в синем с белым.

— По виду настоящая зрелая русская красавица, — хвалит старый ценитель подлого пола. — Я бы на вашем месте не медлил с выяснением отношений. Может оказаться, что не все женщины подлые.

А что, может, и вправду выяснить, чего она хочет? Я-то — одного. Вряд ли у нас одинаковые желания. Придётся красиво ухаживать, водить в кино, в рестораны, дарить синие платья, белые меха, бриллианты, осенью въедем в однокомнатный апартамент, купим стильную мебель…

— Радомир Викентьевич! — закричал я, вскакивая в ужасе с кровати. — Ну их всех, подлых и не подлых, к дьяволу. Давайте лучше врубим Рахманинова.

— Согласен, — поднялся и профессор. — Кстати, вы успели что-нибудь проглотить в застолье?

Сразу представил, как Сарнячка вонзает клыки в мой торт.

— Кроме собственных слюней, — жалуюсь, — ничего.

— И прекрасно, — радуется добрый Викентьич, — я, как знал, умудрился испечь в нашей духовке симпатичный пирог с симой. Отведаем ради праздника?

— Непременно, — обещаю, и в животе аж засосало, требуя. Злость моя куда-то улетучилась, и я не стал бы возражать, если бы вдруг заявилась на пирог синяя с белым. Только не серая — страница этого цвета закрыта и наглухо прихлопнута.

Не прошло и пяти минут, как мы привычно сидели друг перед другом, а перед нами кулинарный шедевр с розовой рыбой. У одного — чашка с чифиром, у другого — со сгущёнкой, разведённой чаем, и мы улыбаемся друг другу. Как хорошо, что нет ни синей, ни серой, только мы да Рахманинов.

— За женщин, — поднимает кружку профессор, и мы согласно чокаемся.

- 12 -

В этом году в поле выезжали как никогда рано: благоприятствовала ранняя весна и подстёгивала череда праздников. Если не успеть до Пасхи, Радуницы, первомайских и победного праздников, то и до июня не выедем. Наши бичи — люди сплошь верующие, глубоко верующие в то, что если не отметить воскресенье Христа как следует — недельным запоем, то удачи в этом году не будет, как не было её и в предыдущем. Не успеешь опомниться от радости по второму пришествию всеродителя, как наступает радость по покойникам. Пропустить Радуницу и дармовую выпивку на кладбище считалось среди наших святых ещё большим грехом. Как не помянуть безвременно усопших, если родные наливают, не жмотясь? Некоторые особенно набожные умудрялись помянуть чуть ли не всё кладбище и обессилено успокаивались среди помянутых. Здесь же располагались на ночёвку и нерадивые, чтобы утром сообща сподобиться тем, что осталось на могилках. Покойников не вспоминали, зато бог и его мать не сходили с языка, правда, не в церковной редакции.

После Христовых праздников все верующие присоединялись к неверующим и дружно готовились к антихристовым первомайским. Снова погрязнув в грехах, таёжный пролетариат настырно осаждал угнетателя Шпацермана с требованиями соблюдать права пьющего человека и аванса на поддержание революционного духа. Причём от угнетённых разило этим духом за версту. В первые два года угнетатель по неопытности одухотворял всех красными флагами, плакатами, портретами вождей и транспарантами с призывами всех трудящихся объединяться, хотя каждый угнетённый знал, что объединяться более трёх бессмысленно. Взъерошенная и неуправляемая толпа бодро шествовала мимо трибун и вразнобой кричала «Ура» и ещё кое-что от полноты чувств, причём наглядная агитация угрожающе склонялась в сторону местных вождей, насторожённо встречающих неподдельный энтузиазм. Впору подумать, что это восставший и неорганизованный пролетариат окраин пёр вздрючивать сознательную прослойку, сгрудившуюся для безопасности на деревянном олимпе. В конце концов, поистрёпанные в классовой борьбе нервы руководителей района не выдержали, и шествие истинных якобинцев и санкюлотов запретили. Тогда наш главный еврей, следуя примеру центральных властей, перенёс по просьбе трудящихся все религиозные и революционные праздники, включая и день рождения Ленина, на один короткий предвыездной период, после которого бичам хотелось только одного: в тайгу, на отдых.