Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          Сейчас, устраиваясь на новом месте, пришлось тоже обойтись гречкой с тушёнкой, сваренной Бугаёвым так, что она шапкой выперла из ведра. Я бы из экономии брал в поле только крупы: положишь варить мало, получаешь много. Наемшись и напимшись, никто не залёг на переварку, а все продолжали без подгонки устраиваться, поскольку солнце не стало ждать и упало за деревья, и в нашем лесном колодце быстро темнело.

          Так и провошкались до самого прихода Горюна и Кравчука с остатками банды, которая вместо того, чтобы наброситься на работу, набросилась с шумом и гамом на жратву, а я порадовался, что мы обосновались на хуторе. У нас снаружи тихо, только из палаток доносились негромкая стукотня, шелест лапника, настилаемого на полати, и отовсюду – упоительный запах хвойных фитонцидов.

          Мы с Ильёй кончили раньше всех. Он ушёл на ночь в примаки, а я, затопив печурку, стал в ожидании гостя обихаживаться по мелочам. Перво-наперво разложил спальный мешок и лёг, обминая. Вспомнил, что в прошлом году пижонил в твёрдых яловых сапогах с фасонистыми ремешками и спал в тонком меховом мешке. Нынче у меня разношенные кирзачи и, главное, новенький ватный мешок – толстый и мягкий, ни одна жердина костлявой спиной не прощупывается. В тайге хороший спальный мешок – залог производительности: как отдохнёшь и выспишься, так и ножками потопаешь. На некоторых производствах утром проверяют на алкоголь, я бы геологов и геофизиков проверял на высыпаемость. Не выспавшегося – опять в мешок и хорошенько застегнуть, чтобы не рыпался, а то у некоторых бывают болезненные симптомы энтузиазма. Можно и на бюллетень отправлять… Ночи на три-четыре… Думал, думал так и задумался…

          - Вот и я, - разбудил Горюн, - могу?

          Я пружинисто, будто и не было трудного дня, поднялся, но, врезавшись макушкой в потолок, сел на спальник.

          - Конечно, можете, Радомир Викентьевич. Будьте как в пенале.

          - Спасибо, - по смурному лицу и обвисшим грязным усам видно было, как он устал. – Хорошо тут у вас: тепло. Не хочется лезть в свою холодную конуру.

          - И не надо, - поддержал я, - живите здесь, я буду рад. Ничего не станется с вашими рысаками.

          - Нельзя, - отказался Горюн, еле шевеля губами, и тяжело вздохнул, так ему хотелось сказать «можно». Бросил спальный мешок и рюкзак на Илюшино место, рядом осторожно положил ружьё.

          - Я, пожалуй, разденусь и вымою ноги. – Ему так этого не хотелось – лечь бы на топчан да забыться, - он даже посмотрел на меня, ожидая обратных уговоров, но я не поддался.

          - Подождите, - говорю, - я сюда принесу воды. – Он так устал и замёрз, что не стал возражать. А я почти бегом выскочил, снял с таганка заранее нагретое ведро воды – ну, не молодец ли я? чем больше знакомлюсь с собой, тем больше нравлюсь - таз, кусок брезента на пол и, торопясь, втащил в палатку.

          - Вот это сервис! – наконец-то, улыбнулся профессор. – Спасибо, извините за хлопоты, - и первым делом добыл из кармашка рюкзака почерневшую кружку, а из самого рюка жестяную китайскую баночку с чаем. Зачерпнул из ведра горячей воды, щедро сыпанул заварки и поставил кружку на раскрасневшуюся печь. Кружка сразу недовольно зашипела, заворчала, заклокотала, перемешивая чаинки и выпирая их наверх вместе с пеной, но хозяин не обратил внимания на ворчунью, подвинул чурбак, подстелил под ноги брезентовый коврик, с трудом стащил робу, повесил около печки на натянутый провод, разулся, морщась, размотал влажные портянки, снял штаны, повесил их рядом с робой, а портянки на специальные рогульки за печкой, вытащил из рюкзака мыло, большой кусман цветастой байки, налил в таз воды, пощупал рукой:

          - Горячевато, - сказал виновато, повернувшись ко мне, и я, дурень стоеросовый, опрометью кинулся за холодной водой, а когда принёс, он опять поблагодарил, не уставая: - Спасибо. Что бы я без вас делал? – так обрадовав тем, что я впервые за всё время знакомства оказался не иждивенцем, а помощником, что пришлось покраснеть.

          - Не за что, - мямлю, - кушать будете? У нас гречка с тушёнкой.

          - Не откажусь, - опять обрадовал и, удовлетворённо кряхтя, сунул ноги в таз, а я похолодел, впервые обратив внимание на то, какие они суховатые, бледно-синие с желтизной, перевитые синими венами.

          - Радомир Викентьевич? – окликаю.

          - Я слушаю, - откликается, закрыв от удовольствия глаза.

          - Кончать вам надо, - советую, - таёжное бродяжничество с лошаками.

          - Что можете предложить взамен? – спрашивает, не замедлясь, как будто и сам не раз задумывался на эту тему, а я – ничего не могу и молчу, пряча глаза. – Знаете, - объясняет, - я так долго существовал пригнутым, что больше не хочу, не выдержу. А лошади… они – не люди, они не отнимают, а дают. И силы, и выдержку. – Он снял с печки кружку с чифиром и поставил остывать на стол. Потом долил в таз остатки горячей воды.

          - Ещё принести? – встрепенулся я, не зная, чем загладить беспомощность.