Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

          - Нет, нет, - остановил Горюн, - спасибо. И так разомлел – до постели не доберусь. – Он, не вылезая из таза, выпотрошил из рюка сменную одежду, добыл из кучи шерстяные носки и только потом достал из таза ноги, бережно выставляя каждую двумя руками на фланелевую тряпку. – Вы не смотрите на них так критически: разойдутся и – как у молодого, - похвалил свои средства производства и передвижения. Тщательно обтёр их, с удовлетворением напялил носки, лёгкие штаны и, с трудом натянув влажные кирзачи, поднялся, глубоко и облегчённо вздохнув, взялся за таз.

          - Давайте, я, - напрашиваюсь опять, но он не позволил.

          - Рано, - говорит, - списываете, - и я покраснел, а он вынес таз, выплеснул подальше, а вернувшись, снял майку, в которой сидел, и ушёл умываться на холодный ручей. Я бы ни за что не стал так насиловать себя, тем более что от холодной воды появляются морщины.

          Возвратился Горюн мокрый, не обтёртый, и не стал обтираться, высыхая в тепле палатки.

          - Осталось, - говорит, - попить настоящего чайку, - и ставит остывшую кружку на печь для второго кипения, - чтобы ожить окончательно. Вы что-то говорили насчёт каши? – намекает осторожно.

          Я побежал в большую палатку – хорошо, что парни не осилили бугаёвского варева – и принёс миску ещё тёплой каши, выбрав, по возможности, с мясом.

          - Спасибо, - как ему не надоест благодарить по каждому мало-мальскому поводу? Вот что значит вшивая интеллигенция. А представитель неугробленной надстройки уже сидел, ожидаючи, за столом в энцефалитке на расстеленном спальнике и смачно отхлёбывал из кружки, прочищая желудок для каши. Я тоже присоединился, сбегав к своим за кипятком и сделав фирменный чифирок со сгущёнкой. И вот мы, как дома, сидим друг перед другом, разглядываем друг друга, улыбаемся и потягиваем, не торопясь, таёжный допинг, радуясь друг другу. Повторяем и раз, и два, и три. Надувшись, тушим для экономии свечу и укладываем уставшие тела, готовясь к заключительной фазе хлопотливых суток. А у меня, наконец, появляется возможность задать давно зудящий вопрос.

          - Радомир Викентьевич?

          - Да?

          - Раньше я вас не видел с ружьём. Ваше? – спросил с надеждой, что обломится поохотиться.

          - Нет, у Хитрова одолжил, - надежда рухнула! – волки появились у зимовья. Соберутся вокруг и всю ночь воют… Вы слышали когда-нибудь коллективный волчий вой?

          - Нет.

          - Лошадей запугивают до потери разума, добиваются, чтобы те сломали изгородь и поодиночке выбежали в лес на верную смерть. – Горюн поворочался, отгоняя нехорошие мысли. – Две ночи мы втроём отбивались как могли.

          - Так вы были не один? – обрадовался я. – А кто ещё?

          - Марта с Васькой. – Я непроизвольно хмыкнул. – Напрасно вы недооцениваете моих помощников. Марта, первой учуяв незваных гостей, ржанием и бегом вдоль изгороди подавала сигнал опасности, лишая волков элемента неожиданности. Обнаруженные, они боялись подходить близко, опасаясь Мартиных копыт, и усаживались в осаду, завывая от досады. Тогда в дело вступали мы с Васькой. Я зажигал заготовленные костры и швырял в тварей головёшками, расширяя осадный круг, а Васька отгонял наиболее нахальных.

          - Как это? Кот против волков? – удивился я.

          В темноте не видно, но по мягкости голоса я понял, что Горюн улыбается, вспомнив о подвигах второго помощника.

          - Видели бы вы, как он бесстрашно бросался с изгороди прямо на голову неосторожно приблизившегося зверюги, зубами рвал ему уши и когтями задних лап выцарапывал глаза. Волки – животные трусливые, в одиночку – ничего не стоят. А тут на морду внезапно сваливалось что-то тяжёлое и мохнатое, острая боль пронизывала уши и глаза – поневоле отступишь, с трудом стряхнув смельчака. А тот опять на жерди, спину выгибает, шипит, победно поёт, и глаза искры мечут не хуже костра.

          Я сразу представил, как смело выхожу из огненного круга костров навстречу сверкающим в кромешной темноте глазам и лязгающим челюстям, бесстрашно сую в оскаленные звериные морды факелы, крепко зажатые в обеих руках, а рядом, плотно у ноги – Багира, т.е., кот Васька. Серые хищники, злобно рыча и воя, отступают, а я, гордо подняв голову, устрашающе кричу: «Я – человек и сын человеческий – предупреждаю: прочь от загона, гнусные шакалы, иначе я подпалю ваши облезлые хвосты!» И они, пятясь и жалобно визжа, исчезают в темноте.

          - Пришлось выпросить у Павла Фомича ружьё, - продолжал Горюн. – И когда в третью ночь они намеревались приступить к решительным действиям, я завалил двух, а остальные, поняв, что проиграли, отступили и ушли. – Он вздохнул. – Не знаю, надолго ли. – Потом отрывисто и зло: - Не люблю собак. Для зэка овчарка, натасканная на людей, страшнее охранника с автоматом. Часто снятся бешеные, жёлтые от злобы глаза пса с окровавленной мордой, терзающего беспомощное тело заключённого. Не боюсь смерти, но такой не хочу. – Он заворочался, поднимаясь. – Что-то тревожно стало, пойду, посмотрю на лошадей.

          Он, одевшись, ушёл, а я быстро разделся, влез в мешок и мгновенно уснул, потому что совесть моя была чиста, как таёжный воздух.