Кто ищет, тот всегда найдёт. Роман

- Бесполезно! – говорит. Это он о том, что никто не откликнулся и не приманился. – Мартышкин труд, - сбрасывает рюк и сам падает рядом, опираясь на него мокрой поясницей. Мы и без него знаем об этом, но… есть шанс, и его надо использовать, иначе мы не люди. Рябовский разделся - мамочки родные! – сплошь в волосьях, словно только что слез с дерева. Вот где лафа кровососам. И вправду, пошарив со Стёпой, морщась, в мокрой шерсти на его спине – никогда не видел, чтобы волосы здесь росли так густо, наткнулись на двух впившихся. Выдернули и поздравили с клещением, а Адик послал нас подальше. Обыскали и мускулистую спину профессора, но она у него такая упругая и гладкая, что никакому голодному тварюге не уцепиться, не прогрызть, не запустить хобота.

Попили согревшейся водички из фляжек с пересохшими сухарями и стали кумекать, куда мог Колокольчик драпануть дальше, запутывая следы. По карте видно, что плато, сужаясь, отвернуло на северо-восток. Идти по нему сравнительно удобно и легко, и не исключено, что удалой охотник двинулся туда. Но, когда и там обещанной обильной дичи не обнаружил, вернулся, и здесь мог промазать, проскочить нужный поворот к лагерю и рвануть по другому хребтику, который предательски шёл сначала в нужном направлении, почти к лагерю, а потом постепенно отвернул на запад и северо-запад и нырнул в систему северной реки. Если время поджимало, и Колокольчик шарахался в сумерках, то его ноги явно опережали запаниковавшие мозги, если те у него, конечно, есть, и он мог убежать куда угодно. Побазарив минут пятнадцать, мы решили, что для Юрки это наивернейший вариант заблудиться окончательно, и остановились на нём.

- Неужели не ясно, - снова заныл Адик, - что зря ноги мнём? Не казённые же!

Все молчат, может быть и согласные с нытиком.

- Что предлагаешь? – спрашиваю строго.

- Что предлагаю! Ничего не предлагаю! – кипятится перегревшийся на жаре Рябушинский. – Провошкаемся зазря неделю.

- Что предлагаешь-то? – настаиваю.

- Ты – старший, - злится отщепенец, - ты и предлагай.

Как и в тот раз, на мою защиту встал профессор.

- Может, - говорит, - и зря. Но есть общепринятые нравственные принципы общественной жизни даже в безнадёжных ситуациях. – Услышав такое от конюха, Адик даже ушами ослиными повял. – Не мало разве погибло людей, спасавших тонущих или задыхающихся на пожарищах? Погибших, не думая о собственной жизни.

- Думать надо! – огрызается Рябушинский. – Дуракам закон не писан: не сможешь – не лезь.

- Если не лезть, - парирует профессор, - совесть потом замучает.

Адик фыркнул: у него, наверное, была необычная совесть.

- Да ладно вам! Чего привязались? – орёт. – Пойдём, я что – против? Только не люблю, когда без спроса давят на мозоль. Четверо одного дурака спасают, надрываясь. Идиотизм! А кто обо мне подумает?

В ответ пою громко ни в складушки, ни в ладушки:

- «Раньше думай о Родине, а потом о себе…»

- Я о Родине и думаю, - не унимается ворчун. – Мне хорошо – значит, и ей тоже.

Профессор не удержался:

- Удобная жизненная философьишка автократов, автократиков и общественных иждивенцев.

-Хватит, - останавливаю перепалку. – Надо беречь силы, - и принимаю очередное мудрое решение, продиктованное богатым жизненным опытом. – Дальше, - объявляю приказ, - я пойду с Горюновым, а ты, - гляжу строго на раздолбая, - с Суллой. Отдавай ружьё.

Рябовский не возражает, радуясь, наверное, освобождённой мозоли.

- Вон оно, - показывает головой на валяющееся под деревом ружьё, - возьми. – Нет, из него дисциплинированного солдата не получится. Таких в атаку надо первыми запускать.

Объясняю дальше:

- Мы пойдём дальше по хребту, а вы – по лживому хребтику. Стреляем через каждый час. Спускаемся в долину и встречаемся засветло, часов в шесть, вот здесь, - и показываю на карте резкий поворот начинающегося основного русла реки. – Там разжигаем умопомрачительный дымовой сигнал и ночуем. Всё, пошли, - и чуть не забыл отобрать патроны. Тоже мне – охотник-следопыт!