В-четвертых, укрепление межколониальных коммуникаций способствовало распространению информации о колониях и расширению знаний колоний друг о друге. «Количество межколониальных новостей, публикуемых в газетах, – писал Меррит, подытоживая свой анализ пяти американских городов той поры, – с конца 1730-х годов по начало 1770-х возросло десятикратно и даже более». Реакция колонистов на первые действия британского правительства была «изолированной, местнической и потому в значительной мере неэффективной. По мере улучшения информационного обмена между колониями и по мере того, как колонисты стали все больше внимания уделять внутренним проблемам американского общества, недовольство Британией охватывало все новые и новые поселения»160
.В-пятых, изобилие плодородной земли, быстрый рост населения и «динамическая экспансия» торговли привели к возникновению сельскохозяйственной и коммерческой элиты и содействовали распространению среди колонистов идей скорого обогащения, которые столь резко контрастировали с воспоминаниями о тяжкой участи беднейших граждан в сословных европейских обществах. По-прежнему воспринимая себя как британцев, колонисты постепенно привыкали к мысли, что Америке суждено стать новым центром и новым оплотом Британской империи.
Наконец, «чужаки» склонны воспринимать людей, объединенных неким общим делом или общей идеей, как единую сущность, причем взгляд со стороны, как правило, опережает реальное объединение и игнорирует существующие внутри «единой сущности» противоречия. Из Лондона население Северной Америки стало видеться единым целым задолго до того, как сами колонисты осознали необходимость объединения. «Британцев тревожило целое, – писал Джон М. Муррин, – поскольку они не понимали деталей; они материализовали свои тревоги в совокупность, названную ими «Америкой»… Короче говоря, Америка – это британская концепция». Исследование Меррита, посвященное колониальной прессе, подтверждает этот вывод: в пяти крупнейших газетах Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии, Уильямсбурга и Чарльстона между 1735 и 1775 годами нередко публиковались статьи англичан, которые «опережали американцев»; в этих статьях «страна и народ назывались американскими»161
.Эти факторы, наряду со многими другими, способствовали возникновению американской национальной идентичности, отличной от идентичности британской, имперской или колониальной. До 1740-х годов название «Америка» применялось к территории, но не к обществу. А с этого времени и сами колонисты, и европейцы стали говорить об «американцах». Участники «войны из-за уха Дженкинса» называли друг друга «европейцами» и «американцами». Общеамериканское коллективное сознание развивалось стремительно. «Факты убедительно доказывают, – писал Э. Маккланг Флеминг, – что самоидентификация американцев имела место около 1755 года и стала общепринятой к 1776 году»162
. Иными словами, в третьей четверти восемнадцатого столетия американцы осознали собственную идентичность. Согласно Мерриту, приблизительно 6,5 процента «символических названий» в колониальной прессе 1735–1761 гг. относится к колониям как к единому целому, а в период 1762–1775 гг. эта цифра возрастает до 25,8 процента. Вдобавок после 1763 года «символы американского происхождения гораздо чаще связывались с самими колониями, нежели с Британией; исключение составляют 1765 и 1766 годы». «Взрывной характер» развития американского национального сознания отлично виден на рис. 3 (воспроизведенном из книги Меррита), который показывает распределение по времени для основных трех символов163.Процесс построения нации в Америке отличался от аналогичных процессов в Европе, где политические лидеры сначала создавали государства, а уже затем пытались сформировать нацию из тех, кем норовили править. В Америке же коллективный опыт в сочетании с лидерством географически разобщенной элиты породил «общее сознание» у людей, сражавшихся за свою свободу и победивших в этом сражении, а впоследствии создавших минимум властных институтов, которые, как утверждали европейские путешественники, побывавшие в Америке в девятнадцатом столетии, отнюдь не образуют государства в европейском понимании этого слова.
Национальная идентичность против остальных