Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности

Победа революции имела для американской идентичности два важнейших последствия. Во-первых, она «отменила» прежние идентичности колонистов Атлантического побережья Америки, до того определявших себя как бриттов, британских колонистов или подданных Его Королевского Величества. Впрочем, революция, как признавал Адамс, произошла в сердцах и мыслях далеко не всех колонистов. Существенное меньшинство, которое Адамс оценивал приблизительно в треть населения колоний, сохраняло верность британской короне. С расторжением связи между Америкой и Британией эти люди встали перед выбором – отказаться от лояльности Британии или эмигрировать. Многим, правда, возможности выбирать не дали – их фактически заставили покинуть Америку. Около 100 000 лоялистов перебрались в Канаду, Британию и Вест-Индию, а их собственность была конфискована правительствами соответствующих штатов. Во-вторых, победа в войне избавила американцев от врага, против которого они так долго сражались. Тем самым были устранены основные причины возвышения национальной идентичности над прочими и осмысления идеологии как ключевого элемента национальной идентичности. После революции начался продолжительный период времени, в течение которого национальная идентичность постоянно подвергалась серьезным вызовам со стороны идентичностей субнациональных, конфессиональных, территориальных и профессиональных.

Революция превратила колонистов в американцев, однако не сделала их нацией. Являлись ли жители Америки таковой до 1865 года – вопрос спорный. Декларация независимости не упоминает об американской нации, более того, ссылается на авторитет «свободных и независимых штатов». В начале своей работы члены Конституционной комиссии провели анонимное голосование по удалению из текста документа слова «национальный» и замены формулировки «национальное правительство» на «Соединенные Штаты»^[10]

. Эдбридж Джерри охарактеризовал чувства членов комиссии так: «Мы не принадлежали ни к одной нации, ни к разным». В 1792 году Фишер Эймс подытожил: «Мы не нация; наша страна – наш штат». Джефферсон соглашался с этой позицией и часто называл Виргинию «своей страной», при том, что, будучи государственным секретарем, нередко упоминал две нации – французов и американцев, непременно подчеркивая разницу между нацией и государством. В политических дебатах, вылившихся впоследствии в Гражданскую войну, южане отвергали это противопоставление. «Я никогда не употреблял слово «нация» применительно к Соединенным Штатам, – заявил в 1848 году Джон Ч. Кэлхаун. – Я всегда использовал слова «союз» или «конфедерация». Мы не нация, мы – союз, конфедерация равноправных и суверенных штатов». Однако даже ревностный противник государственной власти Джон Маршалл не чурался употреблять слово «нация»: «Америка во многих отношениях избрана быть нацией». В спорах о правах штатах и пределах суверенности представители всех заинтересованных сторон, как правило, использовали юридически нейтральный и политически двусмысленный термин «союз». Те, кто выступал против национального государства, говорили о «союзе штатов», возникшем по общему согласию независимых общественных образований и потому ничуть не похожем на гомогенную или интегрированную нацию. Националисты наподобие Эндрю Джексона и Дэниэла Уэбстера славили «союз», не уточняя, кто в него входит, но также избегая слова «нация»¹⁶⁴.

В первые десятилетия существования Союза люди, в том числе и сами его основатели, высказывали сомнения в том, что ему суждена долгая жизнь. Несмотря на заявления Мэдисона, большинство искренне считало, что республиканская форма правления – удел малых стран. А Соединенные Штаты были большой страной и, следовательно, должны были, по ожиданиям значительной части населения, превратиться в монархию либо разделиться на малые образования. Джефферсон видел прообраз Союза в федерации колоний Атлантического побережья и федерации колоний Миссисипи. Поэтому, как писал Генри Стил Коммаджер, «не было ничего предопределенного в торжестве национализма и консолидации»¹⁶⁵. Англоговорящая Америка вполне могла повторить судьбу разобщенной испаноговорящей Америки.