Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности

После 1830 года национализм уступил место территориальным лояльностям. «Пик патриотизма и национального единства пришелся на 1825 год», – писал Джон Боднар. Уилбур Зелински относил это событие к 1824–1826 годам и отмечал, что национализм быстро пошел на убыль. К 1830-м годам национальная политика характеризовалась, по словам Боднара, «обострением классовых, этнических и региональных напряженностей, вызванным экономическим развитием и укреплением позиций Демократической партии». Национальная идентичность «увеличила конкуренцию… Все больше внимания уделялось локальному, территориальному, региональному прошлому… Местнические тенденции в политике затруднили даже организацию соответствующего случаю празднования столетия со дня рождения Вашингтона в 1832 году». В годы перед Гражданской войной, пишет Лин Спиллман, «региональные и локальные заботы перевешивали своей значимостью любые национальные события. Местничество и выпячивание интересов узких групп фактически поощрялись». Даже в ходе Гражданской войны «войска с обеих сторон воспринимали службу в национальной армии как продолжение исполнения долга перед своими штатами»¹⁷⁰

.

Уменьшение значимости национальной идентичности на протяжении трех десятилетий перед Гражданской войной объяснялось глобальными переменами в американском обществе. Во-первых, возникновение движения аболиционистов, усиление экономических противоречий между Севером и Югом и продолжающаяся экспансия на Запад привлекли интерес общества к проблеме рабовладения. Во-вторых, до 1820-х годов Соединенные Штаты сталкивались с угрозами своей безопасности со стороны трех могущественных европейских держав – с севера и востока нападали британцы, с запада французы, с юга испанцы. Присоединив, силой или деньгами, к своей территории испанские и французские земли и достигнув соглашения с британцами (пакт Раша – Бэгота и доктрина Монро), Америка вступила в эпоху отсутствия внешней угрозы. Тем не менее у нее, как указывал Коммаджер, оставалось два врага. Индейцы вели с американцами кровопролитную войну вплоть до 1890-х годов, являясь «фактором риска» для тех, кто собирался переселяться на Запад. Впрочем, угрозы американскому народу в целом индейцы, безусловно, не представляли. Американцы верили, что превосходство в численности, технике, интеллекте, общественной организации и экономических ресурсах гарантируют им победу. Индейцы, как писал Коммаджер, были идеальным врагом – они казались чрезвычайно злобными, а на деле были противниками слабыми до беспомощности.

Вторым врагом американцев были европейские традиции государственного устройства. Американцы с презрением и отвращением рассуждали об отсутствии свободы, равенства, демократии и главенства закона в большинстве европейских стран, где торжествовали монархия, аристократия и остатки феодализма. По контрасту Америка рисовалась оплотом республиканских добродетелей, материальным воплощением республиканских ценностей. Идеологические мотивы, добавленные к американской национальной идентичности революцией, превращали это различие между Америкой и Европой в принципиальнейший момент. Европейские традиции использовались американцами для лучшего осознания собственной идентичности – и светлого, открытого, демократического, перспективного будущего. Американцы симпатизировали любым попыткам изменить европейское государственное устройство, что особенно проявилось в революциях 1848 года, после которых Америка как героя встречала венгерского патриота Лайоша Кошута. Важно и то, что географическая «оторванность» Америки от Европы позволяла американцам сохранять свои идеалы в «первозданной чистоте».

Индейцы были близко, но опасности не представляли. Европа внушала тревогу, но была далеко. Два врага, ни один из которых не является реальной угрозой. Вдобавок победа Америки в мексиканской войне 1846–1848 годов устранила потенциальную опасность со стороны Мексики. Соединенные Штаты обеспечили себе мир и покой; теперь можно было осваивать территорию, не опасаясь вмешательства иностранных держав. Отсутствие внешней угрозы позволило американцам сфокусироваться на собственных конфессиональных, экономических и политических противоречиях, связанных с проблемой рабовладения и разговорами о возможном применении рабского труда на вновь обустроенных землях Фронтира. В 1837 году Авраам Линкольн выступил с речью, в которой предугадал последствия исчезновения внешнего врага. Размышляя о революционной борьбе за независимость против иностранных государств, Линкольн заявил, что в этой борьбе