Кто не спрятался…

Когда мы подошли к нему поближе, он обрисовался в некоторых деталях. Крыльцо было оббито серо-коричневыми доскам — да и весь дом спереди, в общем-то, тоже: мало что поменялось здесь со времен Бена и Мэри. Три окна на втором этаже загорожены ставнями. Два — на втором этаже, одна из ставен сорвана или унесена ветром, стекло высажено. Слева — бревенчатый деревенский толчок. Вроде как поновее, вроде как выструган из сосны. Бен и Мэри жили в условиях, далеких от санитарных, — наверняка старик-доктор снес ту будку, что служила им, сделал новую. Я бы на его месте точно так поступил, не иначе. Тут докторская степень не нужна, чтобы понять, как лучше быть.

Когда-то здесь стоял и сарай, но он сгорел несколько лет назад. Я вспомнил, где он находился. Трава там росла несколько выше.

На крыльцо вели четыре ступеньки из старой, скрипучей, проседающей под нашим весом древесины. Балки крыльца не могли похвастаться сохранностью.

Дверная коробка была грубая — столбы, перемычки, ничего больше. Как и сама дверь, она была выстругана из тяжелого дуба. К перекладине притолоки была прикреплена выцветшая голубая лента, а с ленты свисала, глядя прямо перед собой, как какой-то причудливый молоток, рыбья голова с разинутым ртом. Мясо давным-давно сгнило, оставив только три квадратных дюйма чистой белой кости с пустыми глазными впадинами.

Стив щелкнул по этой стремной находке пальцем.

— Это ты тут загодя игрушку повесила, да, Кейси?

Голова легонько стукнула по дубу и успокоилась. Кейси покачала головой.

— Нет. Но жаль, что не догадалась. Думаю, детишки развлеклись.

— Так я и поверил.

— Открывай давай, пентюх.

Мы постояли там мгновение, чувствуя себя неловко, глупо. Стив смотрел на дверь с сомнением — и открывать явно не торопился. Вздохнув, я вышел вперед него, крутанул ржавую дверную ручку, подналег.

Не помогло.

— Заперто, — известил я, поворачиваясь. Меня неотступно преследовало здесь чувство, будто за нами кто-то исподтишка наблюдает. Мы собирались вломиться в дом, так что кто-то должен был знать. Очевидно, нас поймают. С моим везением — глупо было ожидать чего-то еще.

— Вон там разбито окно. Пусть кто-нибудь залезет и изнутри отопрет.

Я глянул на Стивена.

— Не я. — Он похлопал по льняным штанинам. — Белые.

Так вот зачем этот наряд для пляжной вечеринки. Я взял у него фонарик и подошел к окну. Посветил — места на пролаз хватало. Окно располагалось аккурат на уровне моей груди, я мог бы легко заскочить на него. Но будь я проклят, если этого хотел.

Из низа рамы торчал один большой осколок стекла, направленный вверх. Я его вырвал, как зуб, бросил в высокую траву — там он и сгинул. Беззвучно.

Я направил луч на пол под окном. Там, внизу, валялось много битого стекла, но ничего такого, что серьезно помешало бы мне забраться внутрь. Я провел лучом по низу рамы еще раз — просто убеждаясь, что не осталось мелких зазубрин. Затем — передал фонарик Стиву.

Обратившись снова к окну, я потянулся внутрь, кончиками пальцев нащупал верхнюю линию лепнины. Просунул голову, плечи и грудь внутрь и сразу ощутил прохладный, заплесневелый запах этого места. Подтянувшись, закинул ноги в дом и спрыгнул — под подошвами захрустели стекляшки. Стив вернул мне фонарик.

Как только я ступил на территорию Краучей, мне сделалось слегка дурно — снова, как встарь, нарушение границ чьей-то собственности. Настоящее, как тут ни оправдывайся, преступление. С этого момента я могу быть законно арестован.

Какая же подстава.

Первым делом я осветил все углы комнаты. Та оказалась незахламленной — одни только старый деревянный стол да пузатая печь. Похоже, я попал на кухню. Там, где некогда стоял холодильник, остались ржавые отпечатки на линолеуме. Со стен свисали шмотки дешевых обоев с «фруктово-ягодным» узором. Над мойкой кафель украшали грязные разводы. По крайней мере, лепнина была отполирована и покрыта новым лаком, а не покрашена прямо по старой грязи — то же касалось всех шкафов. Когда-то об этом месте хотя бы пытались заботиться.

Календарь двухлетней давности с рекламой бензоколонки висел на стенке передо мной, открытый на декабре, — рядом с оправленной в рамку вышивкой, изображавшей двух щенков-терьеров, сидящих в рождественском носке. Картина называлась «Лучшие подарочки». Между ней и календарем проходил пустой канал под телефонный кабель. У стенки на боку лежал журнальный столик с побитыми краями.

Я пошел к двери.

Она оказалась заперта на два замка: цилиндрический фирмы «Сегал» и еще на засов. Я повернул ручку первого, отпер второй. Кейси завела всех в дом, и я по новой закрыл дверь.

— Да будет свет, — сказала она, и к моему фонарику присоединились еще два.

Прямо перед нами начиналась лестница, уводившая на второй этаж. Вроде бы неплохо сохранилась, ступени все на месте. Перила выглядели так, будто их не так давно меняли.

До меня дошло, что я с трудом узнаю это место. С одной стороны, я вообще не помнил, чтобы здесь была лестница. Может, в тот памятный день на меня много всего свалилось. Может, с тех лет память о доме реально исказилась.