Кто не спрятался…

Но никто из нас не решился на это.

Приятного в ситуации не было ничего, совсем ничего, но где-то там, в этой чертовой дыре, потерялась Кейси — девушка, от которой я был без ума, делившаяся со мной самым сокровенным, моя подруга и возлюбленная. Было смешно думать, что я смогу просто забить, свесить лапки. И я не собирался доверять жизнь Кейси слепой судьбе.

Что касается Стива, я полагаю, у него тоже были свои причины поддержать мое начинание. К чему притворяться, что я не знал их? Он тоже ее любил.

Как жаль, что сейчас я многое вижу в ином свете.

Да, мы знатно тогда напортачили. Это факт.

Когда ты цел и невредим, независимо от того, насколько ты напуган, всегда есть ощущение, что на самом деле никто тебя не тронет. Только когда начинается боль, ты понимаешь, что уязвим. К тому времени обычно уже слишком поздно. К тому времени вопрос в том, сохранишь ты жизнь или нет. Но перед этим ты все же рыпаешься. Рассудочно прикидываешь: ты здоров, и силен, и смел — и как вообще волноваться? Тело оскорбляется: разве я подводило тебя в трудную минуту? Нет, нет и еще раз нет. И пусть поджилки трясутся — ты идешь в бой. Напуганный, но пока еще невредимый. Идешь, дабы попасть под огневую мощь всех твоих худших кошмаров.

Люди, по сути, идиоты. Особенно — молодежь.

Молодые не верят в смерть. Их приходится учить этой вере; лучшие учителя — это всегда болезни и раны. Кому-то их уроки преподаются раньше, кому-то позже — суть в том, что урок приходит всегда, и с него не сбежать.

Молодые часто становятся героями.

В общем, мы со Стивом, вооружившись всяким мусором, залезли в проем. В первом коридоре места хватало только на одного из нас, так что я двинулся вперед, выставив перед собой вилы и фонарик. Стив полз следом, то и дело оттаптываясь на моих лодыжках. Чувствовать его компанию было приятно.

Когда мы завернули за угол, проход немного расширился — но не настолько, чтобы свободно шагать бок о бок. Так что, когда мой брат по несчастью нагонял, жестом я указывал ему держать дистанцию. Не хотел чувствовать себя стесненным больше, чем это было неизбежно.

Третий фонарик Кейси лежал на старом месте. Стив заметил его, процедил сквозь зубы ругательство. Сквозняк стал холоднее, но дул не так сильно, как в мой первый визит сюда. Интересно, как Стиву местная вонь? Не выворачивает ли? О, а его белые брюки — переживут ли они этот спуск? В тот напряженный момент такие глупости сами приходили в голову — будто мозг через них стравливал избыточное психологическое давление.

Я подобрал фонарик Кейси, попробовал включить. Куда там. Посветив на него своим, я понял, что он, по ходу, раздавлен. Линза из прозрачного пластика оказалась вся в трещинах, а жестяной корпус сплющило с двух сторон.

Раздавлен или кем-то пожеван.

Я показал находку Стиву. Расклад был ясен и без слов. Кто-то отнял вещицу у Кейси. И этот кто-то не церемонился.

Оставив фонарик как метку, мы продолжили путь. Мое внимание привлек пласт более светлой скальной породы. В основном каменная кишка была серовато-черного оттенка, а тут вдруг — белый, песчаник или типа того, с красными метками — точечными, каждая не больше булавочной головки. И эти метки блестели весьма отчетливо. Я тронул одну из них пальцем — та размазалась.

Это была кровь. Я мог бы и сразу понять. Стену буквально забрызгали ею.

На полу натекла небольшая, с двадцатипятицентовик, лужица.

Отныне, подумал я, у нас будет след, по которому можно идти. Ее кровь.

Нельзя было на этом заостряться. Нужно было прогнать прочь саму мысль. Так, чтобы остались только гнев и трезвый холодный расчет.

— Что это, Дэн?

— Это кровь, Стив.

— О, нет…

— Ее тут не так уж много.

Это было очевидное и мне, и ему преуменьшение.

— Мы его поймаем, Стив. Его жопа повиснет на этих вилах, клянусь.

На взводе мы преодолели, согнувшись в три погибели, еще метров десять до следующего поворота — не торопясь, осторожно, с натянутыми до отказа нервами. Я все удивлялся, почему никто из нас не услышал ее криков. Похоже, нападение было молниеносным. Но не могла же она не пытаться совсем привлечь внимание. Я отслеживал, не появлялось ли больше крови на стенах. Не так уж много. Точно не рана на голове или шее. Что же заставило ее замолчать?