Кто ответит?

...Мудрый покойный тесть, думал он, ты старательно вытаскивал меня из передряг, помогал, сначала пылко отчитывая за промахи как мальчишку, сына, затем - терпеливо, без упреков: дескать, таков уж крест, судьба... Ты мог бы рассорить меня с Вероникой, вообще смешать с прахом, отлучить от всего, но ты не делал этого, наоборот, ты всегда протягивал руку, ты если не ценил, то прощал людям их искренность и убежденность, как дар редчайший и главный, воистину Божий... Может, поэтому и не сумел ты достичь высоких вершин, а ведь наверняка стремился к ним, хотя ни мечты свои, ни разочарования не поверял никому.

... Не было тестя на том злополучном собрании, где в президиуме восседало начальство из центрального аппарата, не было! И когда отзвучали первые ударные речи о победах и доблестях, бодро и взахлеб зачитанные по согласованным шпаргалкам, и слово было предоставлено ему, Ярославцеву, дабы и его голосишко грянул в общем благолепном хоре, он, дрожа от дерзости, сказал незаученное: о бумаготворчестве, о высиживании гладенькими юными чиновниками с комсомольскими значками “взрослых” мест, о лжи, о большой лжи, пестующейся здесь, в молодежи, где ее не должно быть по самому естеству и определению.

И сквозь недоуменный ропот в президиуме кто-то четко и властно потребовал:

- Примеры, пожалуйста!

Он выложил “примеры”. И прокололся. Взаимосвязь людей, их поступков, отношений - все перепуталось; он боялся обидеть невиновных и показаться банальным склочником, обвиняя заведомых недругов; очевидно вопиющие факты вдруг обрели себе оправдание, а сам запев обличительной речи увиделся нелепым до сумасбродства...

Аплодисменты, правда, прозвучали. Разрозненные, квакающе испуганные и невероятно глупые...

А после была комиссия, деловитые пожелания и впредь занимать позицию активную к недостаткам и недочетам; затем комиссия завершила работу, и его как “принципиального, политически грамотного, непримиримого к негативным явлениям” отправили в огромное, разваливающееся от неорганизованности и пьянства автохозяйство.

- Ты, Володя, теперь дипломированный экономист, прошедший серьезную школу комсомола, - с теплой улыбкой напутствовал его автор замечательной характеристики, - и уж на месте, уверен, сумеешь проявить всю боевитость своего характера. Со своей стороны, готовы поддерживать тебя ежеминутно и по любым вопросам. Уж не забывай нас!

- Ну, Володя, - сказал тесть, - не обессудь: устроен тебе лучший вариант из всех грозивших... Теперь так: ты в школе учился, знаешь термин “большая перемена”. Вот она и наступила. Идешь ты ныне в другой класс, золотой медали не видать... Впрочем, есть шанс сменить школу... Давай-ка, дружок, покуда не поздно, покуда я жив - в дипакадемию, послушай старого человека.

Не послушал. Ринулся в атаку на автохозяйство. Уже не помнит, что руководило им в таком выборе, кажется, желание сохранить в себе целостность - да, наверное, так. Целостность и убежденность. И стало хозяйство передовым. Выбил сотрудникам квартиры, новую технику; пьянь если не перевоспитал, то подтянул, сам не пил, брезговал, но к падшим как к больным относился - не на улицу же, давайте избавляйтесь от порока, к дисциплине его примеряйте, а не получается - извольте лечиться, только так. И порядок стал в автохозяйстве, и план выполнялся, и решались проблемы каждого, но какой ценой? Какими приемами? С них и начался его первый шажок в то никуда, в котором он сейчас: в день сегодняшний, когда он едет в сумраке индустриального города на собственной скромной машинке - неприметной, как и он сам. А в глазах не черный сырой асфальт, не стальные коридоры из грузовиков и рефрижераторов, истекающих мутной влагой, не морось и едва угадываемое ощущение царящего над миром унылого неба, а прошлое: зимний, тихий вечер, свет в заснеженной конторке, столик с бумагами, и Матерый, то бишь Лешка Монин, молодой, сил, как у быка, шоферюга-ас, стоит, усмехается...

И вновь - конторский стол. Запомнил он его. И бумаг вороха на нем запомнил - все его же, Ярославцева, запросы и резолюции инстанций на них, - в лучшем случае уклончивые. Ни одной, чтобы “поддерживаю”, “отпустить”, “не против”. Обычно: “изыскать по возможности”.

-Товарищ Монин, - поднимает он отчужденные глаза на посетителя. -Поступил сигнал, будто вы регулярно сливаете из государственной, закрепленной за вами машины бензин... В канистры. Для собственной, вероятно?

- Агентурная брехня. Бездоказательно. Выжить хотят. Думают, раз сидел...

-Сидели вы не раз. Это - раз. Теперь - два: в прошлое воскресенье вы проводили в третьем боксе ремонт своей “победы”. Сторож признался, вот его объяснительная...

- Ну и проводил ремонт. Зима же, куда зимой без ямы, гражданин начальник? Ямы жалко? Пустого места? Въехал человек, сделал дело, выехал. Кому урон нанес? Или в снегу обязательно надо? Хвори належивать, заслуженный бюллетень?

- Непорядок. Могли бы подойти ко мне, согласовать. Я бы не отказал.

- И по всякому такому пустяку кланяться? У себя время красть, у вас?

- Монин, вы всего год как из заключения. Откуда машина, можно полюбопытствовать?