Кто первым бросит камень

Я зачитала отцу Темы текст письма. Киприанов молчал.

— Я немедленно иду в полицию, — заявила я. — Шансы найти мальчика живым еще есть. Вылетайте первым же рейсом, я встречу вас в аэропорту.

Киприанов взвился:

— Да вы что! Никакой полиции, эти сволочи его убьют! Там же написано!

Я не поверила своим ушам.

— Но полиция — это наш единственный шанс отыскать мальчика живым. Если мы вступим с похитителями в тайные переговоры, у Темы не будет ни единого шанса! Они заберут выкуп, а мальчика все равно не отпустят!

— Отпустят, — уверенно заявил Георгий. — На кой черт он им сдался? Их же интересуют только деньги.

— Не только.

Я еще раз прочла Киприанову вторую часть письма.

До него не сразу дошло.

— Чего они хотят?! Открыть дело по факту смерти моего отца

? Там точно такое написано или вы сами придумали?

— Я ничего не выдумываю, Георгий Иннокентьевич, — твердо сказала я. — Держите себя в руках, пожалуйста.

— Да моему отцу было за восемьдесят! Он умер от сердечного приступа! — кипятился Киприанов.

— Очевидно, кто-то не согласен с такой версией, — осторожно проговорила я и слегка отодвинула трубку от уха, пережидая ответ Георгия. Когда он замолк, я сообщила: — В полицию я обращусь в любом случае, дадите вы на это согласие или нет. Ведь именно мне подбросили в номер конверт. И еще палец, не забывайте. Полиция может сделать вывод, что именно я причастна к похищению вашего сына.

— А вы не причастны? — донесся до меня далекий голос Киприанова.

Я с трудом сдержалась и спокойно ответила:

— Нет, Георгий Иннокентьевич.

Киприанов еще какое-то время помолчал. В трубке слышалась далекая музыка — женский голос пел на незнакомом языке «Желтую подводную лодку» «Битлз».

— Так каким рейсом вы прилетаете? — спросила я. — Я могу подождать какое-то время, но вообще-то лучше этого не делать. Чем быстрее начнется расследование, тем больше шансов спасти Тему.

— Я не могу прилететь, — холодно произнес Киприанов.

Так. Приехали. Я нажала «отбой». Захочет — перезвонит.

Я положила письмо и конверт в чистый пакет. Чего уж теперь, там полно моих отпечатков… После чего достала визитку, которую мне оставил пожилой комиссар полиции по фамилии Вольф, и набрала указанный там номер.

Спустя два часа меня арестовали.

Тюрьма во Франкфурте — не самое приятное место на свете. Мне предъявили обвинение и поместили в одиночную камеру, где мне предстояло дожидаться решения властей. Допросили меня всего однажды — мне показалось, что господин Вольф подозревал меня в причастности к похищению мальчика еще до того, как появилось письмо с требованием выкупа. Согласна, на месте немецкой полиции я тоже решила бы, что выгляжу крайне подозрительно. Но ведь я была на своем собственном месте, и потому сложившаяся ситуация меня совершенно не устраивала. Я пыталась объяснить, как все случилось, привести аргументы в свое оправдание, но, честно говоря, немецкий следователь меня почти не слушал. «Русская мафия» — вот что читалось в его в глазах. Честно говоря, я была лучшего мнения о европейской полиции.

Можно было бы не дергаться, а просто подождать. Понятно, что как только дойдет до суда, дело моментально развалится. Обвинение против меня строилось на предубежденности полиции, показаниях работников службы безопасности аэропорта и дурацком письме, на котором, кроме моих, не оказалось других отпечатков. Ну и что? Это же просто несерьезно!

Да и тюрьма была вполне пристойным местом. Конечно, там воняло, как в любой тюрьме, и кормили так себе, но и только. Я знаю, что множество моих соотечественников — из тех, что ночуют по подвалам и теплотрассам, — были бы не прочь поменяться со мной местами. В нормальном состоянии я просто подождала бы немного, отсыпаясь вволю и занимаясь у-шу в своей одиночной камере. При этом настроение у меня было бы превосходное, поскольку я день и ночь высчитывала бы в уме, сколько нулей будет у суммы, которую я отсужу за моральный ущерб после того, как с меня снимут все обвинения.

Но в том-то и дело, что мое состояние нельзя было назвать нормальным. И у меня совершенно не было времени, чтобы отсыпаться в одиночке. Где-то там, в руках неизвестных мне отморозков, находился Артем Киприанов — больной подросток, которого мне доверила его мать. Эти уроды уже причинили ему вред — кто знает, на что они способны, если не получат выкупа?

Кроме того, мне не давала покоя мысль, что Артему необходимы особые условия просто для того, чтобы оставаться живым и более или менее здоровым. Мальчик ест только картошку с сосисками. Вряд ли похитители станут укладывать сосиски параллельно друг другу на тарелке, а это значит, что Артем вот уже два дня ничего не ел. Сколько времени пройдет, прежде чем мы выкупим парнишку? Сколько времени подросток может обходиться без еды?

Артем совершенно не выносит музыки. Не терпит, когда к нему прикасаются. Не переносит красный цвет… Какой вред нанесет и без того больному мальчику пребывание в неволе? Елизавета говорила, что насилие может спровоцировать шок.