Майор Каваками, маленький коренастый японец с крупным черепом, острыми чертами лица и крепкими кривыми ногами, которыми он ступал по-морски, широко расставляя их, прошел через столовую в ванную в распахнутом кимоно, почесывая потную волосатую грудь. Следуя старинным самурайским обычаям, он каждое утро упражнялся с катаной[8]
и чувствовал себя после этого особенно бодро.Ванну он принял в той же деревянной кадушке, не сменив воду, где только что мылась жена. Это случалось редко и было отступлением от правил: согласно обычаям, мужчина должен был мыться первым.
— Из кейсицйо не присылали пакета? — спросил он, садясь после ванны на дзабутон, четырехугольную плоскую подушку, лежавшую около столика.
— Нет, досточтимый.
Каваками налил в чашечку немного пива и выпил, закусывая бобами. Служанка внесла на большом деревянном подносе около десятка маленьких лакированных мисочек и тарелочек, с мелко нарезанными кусочками мяса, рыбы и овощей, — поставив все это около стола на циновку. Майор, ловко орудуя деревянными палочками, захватывал со всех мисочек поочередно и заедал рассыпчатым рисом. Исоко то отдавала распоряжения, то бегала сама в кухню за соей, шпинатом или сушеными каки[9]
. Потом присела на вторую подушку и, сложа на коленях руки, со скромно опущенной головой, исподлобья следила за каждым движением мужа, угадывая его малейшее желание.— Урок начался? — спросил неожиданно Каваками, вытирая бумажной салфеткой губы.
— Учительница сейчас придет, но Ке-тян просил извиниться. Он опоздает, — ответила Исоко.
Маленькие пронзительные глаза майора от напряжения мысли делались мутными.
— Мы слишком медлим. Яванка хитрее нас, — сказал он сурово.
Исоко посмотрела на него со страхом.
— Ты думаешь, брат мог увлечься?
Она торопливо подала ему трубку с длинным лакированным чубуком. Тот медленно закурил.
— Опасность, Исоко, — сказал он. — Я уже намекал вчера Кейси, но он отмалчивается, скрывает… Он ее любит!
Каваками сделал глубокую затяжку, выпустил дым и добавил:
— Для него это плохо. На его работе нельзя любить чужеземку.
Исоко задумалась. Ее осторожный практический ум разбирался в вопросах политики так же, как и в домашнем хозяйстве.
— Ты думаешь, что она шпионка?
— Она чужеземка, — ответил многозначительно майор, а я проверяю даже жену.
Исоко опустила глаза к циновке.
— Я твоя верная тень, твой след. Не сомневайся во мне, — пробормотала она.
Каваками взглянул на нее со сдержанной нежностью, но сказал строго:
— У родного отца может быть шаг, вредный для государства, мешающий распространению императорской нравственности. Наша лига — глаз и меч нации. Мы смотрим и пресекаем.
— Ты говорил, что Кейси прозорлив и мудр, — напомнила несмело Исоко.
Каваками высокомерно усмехнулся.
— Тем опаснее, если его прозорливостью и умом овладеют враги.
— Брат не изменит расе Ямато.
— Он может потерять зрение: любовь ослепляет, — ответил майор хмуро, доставая из скрытого в стене гардероба мундир и начиная переодеваться. — Когда учительница придет, сыграй простушку, но покажи в улыбке жало змеи. Пусть не становится на дороге: от наших укусов строптивые гибнут.
Майор нацепил сверх мундира оружие, вызвал по Телефону автомобиль и уехал в кейсицйо.
Эрна пришла на занятия, как всегда, без малейшего опоздания. Несмотря на неизменную любезность своего загадочного ученика, проявлявшего к ней большое внимание и в то же время тактичность, в его присутствии она чувствовала себя беспокойно. Он чем-то стеснял ее, подавлял, хотя до сих пор она не заметила в нем ни одной отрицательной черты. Ни Ярцев, ни брат об ее уроках не знали, так как Окура взял с нее слово не рассказывать о занятиях с ним никому, объяснив это важными личными мотивами.
В той странной и напряженной борьбе, которая, точно подземное течение, уже давно шла между ней и бароном, превосходство Окуры как дипломата было неоспоримо. Он подходил к Эрне, как укротитель к зверю, бесстрашно и осторожно, отыскивая ее слабости и пробуя силы. Вначале бароном руководили исключительно политические мотивы: эта красивая яванка, хорошо знавшая иностранные языки, показалась ему весьма подходящим объектом для того, чтобы сделать ее своим политическим тайным агентом и поручить ей важнейшие диверсионные задания. Несмотря на свое азиатское происхождение, по внешности она больше походила на европейку. Это было удобно вдвойне. Окура надеялся пробудить в ней японскую кровь ее матери, сделать верной служанкой расы Ямато и переправить на материк с соответствующими инструкциями и письмами.
Желая постепенно приручить девушку и посмотреть на нее в другой обстановке, Окура уговорил Эрну прийти на банкет, устроенный в честь немецких друзей из местного дипломатического корпуса.