Кто там прячется во мраке?

– Спрашивайте. – Нажал кнопку селектора и приказал:

– Лена, кофе, пожалуйста.

– Руслан Николаевич… – начал Федор, но Бродский остановил его жестом: – Руслан. Можно по имени.

– Руслан, что произошло в «Икеара-Регия»? Я уверен, вы пытаетесь найти рациональное объяснение…

– Пытаюсь. Я не знаю, что там произошло. Все нелепо, дико… Мы собирались поужинать в «Английском клубе», я заказал столик. Снежана пошла за шубой в гримерку, я спустился в холл. Она сказала: пять минут. Снежана не такая, как другие, она любила повторять, что точность – это вежливость королей… Через двадцать минут она не вернулась, и я пошел наверх. Следователь спросил, почему я не позвонил. Не знаю, просто пошел. Какая разница?

Бродский говорил монотонно, глядя в стол, казалось, не столько для Федора, сколько для себя, в который раз расставляя все по полочкам. Открылась дверь, и вошла Лена с подносом. Они оба смотрели, как она неловко прошла через кабинет и с видимым облегчением опустила поднос на стол. Повернулась и молча пошла к двери. Они проводили ее взглядами. Дверь с негромким щелчком закрылась. Федор испытывал странное чувство нереальности происходящего.

– Прошу, – сказал Бродский. – Какой есть…

Было непонятно, что значит его фраза: то ли девушка не умеет варить кофе, то ли забыли купить хороший.

– Когда я поднимался, раздался крик. Визг! – Он замолчал, снова уставясь в стол. – Пытаюсь вспомнить, что почувствовал… Я остановился и прислушался. Женщина снова закричала и кричала уже непрерывно. И я понял, что случилось страшное. Есть выражение: сердце ухнуло вниз… Как я добрался до гримерной, не помню. Все бежали и кричали, и я побежал за ними.

Встал на пороге и увидел Снежану. Узнал ее по платью и прическе, потому что… лица не было… одна кровь. На платье, на столике, на полу. Я рванулся… не помню, кажется, схватил ее за плечо. Какой-то толстый тип навалился на меня и скрутил. Женщины кричали… Помню крики: «Может, она еще живая!», «Скорую!», «Полицию!» Меня потом, на допросе, спрашивали про врагов и недоброжелателей… Нет! Никаких врагов, Снежану все любили! От нее шел свет…

– Одна из версий – грабеж, – сказал Федор.

– Да, пропало колье. И, кажется, сережка. Лучше бы я не дарил… Снежана сказала, что видела в «Золотом льве» колье с синими камнями, это ее цвет. У нее были сережки с сапфирами, она их очень любила. Сказала между прочим и больше к этому не возвращалась. Я сделал ей предложение месяц назад и подарил это колье. Я никогда не забуду, как она открыла футляр и ахнула! Потом посмотрела на меня, а в глазах слезы. И сказала: не нужно было, это же страшно дорого…

Они помолчали. Федор пригубил кофе – для приличия, чтобы заполнить паузу. Он понял, что ни о чем спрашивать не нужно, Бродскому необходимо выговориться. И еще понял, что архитектор одинок. Работоголик, для которого главное в жизни – его бизнес, и ни на что другое времени уже не остается. Даже на друзей.

– Нас познакомила Тамара Голик, моя подруга детства, можно сказать. Мы когда-то жили в одном доме, иногда пересекались. Я намного старше, помню ее совсем малышкой. Случайно столкнулись пару лет назад, разговорились, посмеялись, вспомнили школу, учителей. Тамара – легкий человек. А Снежана… она другая. У нее даже имя необыкновенное! Я никогда не думал, что она обратит на меня внимание. Я встречался с Тамарой – так, ничего серьезного, ни к чему не обязывающие отношения. Она познакомила нас, Снежану и меня. Стали встречаться втроем, а потом я решился пригласить Снежану в театр… Впервые мы были без Тамары. Я не верил, что такой сухарь, как я, может привлечь такую… как Снежана! Она была королевой. – Он снова замолчал, а Федор отхлебнул остывший кофе. – Вокруг нее был свет! Свет, чистота, белизна…

Федор подумал, что в кабинете Бродского тоже свет, белизна и прозрачность. То, что архитектор мог выстроить согласно своим вкусам, он строил, а в том, чего не мог, домысливал все те же чистоту, свет и белизну. Его мир был четким, как графика, без полутонов, без светотеней, без красок…