Кто ты будешь такой?

Пришлось вернуться в зал импрессионистов, чтобы взглянуть на картины, написанные такой ценой. В зале никого уже не было, вся галерея вообще как-то внезапно опустела. Может, рабочие ушли перекусить. Неизвестная картина Грабаря была завешена черным полотном. Аля нашла картины Крушина. Всмотрелась в одну за другой. Пожалуй, было в них что-то вроде выдоха в холодный солнечный воздух. Какая-то особая прозрачность. И еще что-то очень родное, знакомое, вспомнилась мать, те годы, когда они переезжали из города в город… Аля почувствовала, что устала. От этого сумрачного света, от переизбытка красоты, которая начала мучить. Захотелось на улицу. Вряд ли она сегодня дождется Тропика. Ну ничего, поболтают в следующий раз. Скользнув взглядом по задрапированной картине Грабаря, Аля положила буклет на скамейку, так и не вспомнив, как он у нее оказался, и направилась к выходу из галереи.

* * *

Константинович и Алеша заявляются с пиццей в субботу без предварительного звонка. Устраиваются на кухне. Барса отправляется проверять комнаты. Макар достает из холодильника три банки с пивом и одну кока-колу для Алеши, который за рулем.

– Ну что, ребенок, – заявляет Константинович Але, когда все чокаются банками, – украла ты таки сердечко у нашего Макария? Воровки они такие, Макарий, а я тебя предупреждал. Не успеешь глазом моргнуть, как утащат, что плохо лежит.

Аля откусывает пиццу. Она уже уяснила, что главное – не поддаваться на провокации этого человека. Впрочем, на этот раз Константинович странно любезен, сыплет комплиментами. Да прямо-таки сияет. Заливается соловьем про выставку, которая открылась и, «помяните мои слова, друзья, прогремит на всю страну и надолго запомнится». Визит нежданных гостей длится минут десять. На прощание Константинович обнимает Алю, заявляет, что он страшно рад. Чему он страшно рад, не уточняет. Зовет Барсу, и та, стуча когтями, появляется из гостиной, где отдыхала в тени. Уже уходя, режиссер, как фокусник, достает из внутреннего кармана жилета два билета и вручает их Але:

– Жду вас с Макарием двадцать первого в Тамани. Отказы не принимаются.

Потом все, включая Духова, уезжают, и Аля остается одна. Смотрит на билеты – они на самолет до Анапы.

Не прошло и получаса с отъезда режиссера и его свиты, как зазвонил городской телефон. Аля взяла трубку.

– Это Виктор, отец Макара. Спустись, будь добра, на улицу.

Виктор сидел на скамейке под липой. Выглядел он как гротескно постаревший Макар. Худой, в белой рубашке, на голове соломенная шляпа. Начищенные до блеска черные остроносые ботинки. В руках держал два стаканчика с мороженым. Аля в полуобмороке от страха села рядом.

– Не знал, какое ты любишь. Взял ванильное и фисташковое. Выбирай.

– Спасибо. – Она взяла фисташковое.

Помолчали немного. Рядом на детской площадке зашелся в плаче ребенок.

– Я хотел бы спросить у тебя кое-что.

Сердце ее стучало как разогнавшийся скоростной поезд.

– Мой вопрос тебе, возможно, покажется странным. Просто ответь честно, ладно?

– Хорошо.

Помял в руках стаканчик, и весь снежный комочек выпал на асфальт.

– Это Иван тебя подослал к нашему Макару?

– Иван?

– Константинович. Ты его актриса?

Это было настолько нелепо, что дурнота и испуг сразу прошли, уступив место изумлению.

– С чего это вы взяли?

– Так да или нет?

– Я не актриса.

– Но это Иван все устроил, не так ли?

– Я не понимаю…

– Весь этот спектакль, тебя, пятьсот долларов?

– Но разве Макар… Макар же вам рассказал, что я… ну… что я и моя мать взяли те деньги.

– Макар-то рассказал, да. – Виктор уставился на пустой стаканчик от упавшего мороженого, положил его на скамейку и внезапно надсадно закашлялся, теневой узор от сомбреро задрожал на впалых щеках и заострившемся носу. – Так это Иван?

Аля ожидала чего угодно, только не этого.

– Погодите. Никуда не уходите, ладно? Я сейчас принесу кое-что, чтобы доказать…

– Не надо, – крикнул он ей вслед. – Постой. Дело не в этом…

– Подождите, я быстро.

Она поднялась в квартиру, кинулась к дорожной сумке, в которой перевезла из общежития свои вещи, достала конверт. Секунду помедлила, подышала. Снова сбежала вниз. Виктор сидел в прежней позе.

– Вот, – Аля, усевшись, вытащила из конверта фотографию, – посмотрите. Это я внизу в третьем ряду. Ботинки узнаете? Макар их мне отдал. А теперь, – она показала один из рисунков Макара, которые они нашли тогда в гараже, – сравните. А еще у меня есть фотография мамы. Вот. Тут ей сорок пять лет. Она изменилась, конечно, но шрам остался, видите?

Виктор без особого интереса посмотрел на фотографии и отдал их обратно. Достал одну из трех торчащих в кармашке рубашки сигар, спичечный коробок, раскурил. Пыхнул, белый дымок, едва образовавшись, растворился в августовском мареве.