Кто ты будешь такой?

Едва входят в холл, как включается дежурное освещение. Свет отражается от светлой мебели – кресла, столик, ваза с цветами. На стенах проявляются из темноты картины, на полу показываются светлые ковровые дорожки. В обе стороны от холла поворачивают и уходят вглубь коридоры. Слева одна из дверей открыта, там горит свет. Макар направляется туда, Аля за ним. Посредине комнаты стоит стол, над ним низко висит лампа. На столе на большом блюде выставила бронзовый бок жареная курица, в миске лежат персики, сливы и виноград. Высится бутылка вина. Вокруг стола стоят шесть стульев, в углу мерцает черным глянцем рояль. Пол выложен бирюзовой плиткой с шагающими фигурками. Стены выглядят неровными, необработанными, никаких украшений на них нет. Просто фон.

Духов бросает дорожную сумку на пол, наливает в рюмку вина, выпивает, отщипывает виноградину и жует. В неярком освещении его профиль кажется таким прекрасным, что у Али перехватывает дыхание. Разве возможна такая красота человеческого тела? Ее пробирает дрожь. Ну, то есть дрожит она от мокрой одежды, по коже идут пупырышки, зубы готовятся отстукивать известный ритм замерзающего человека.

– Заходи, чего стоишь.

– Мне надо переодеться.

Поднимаются по лестнице на второй этаж, идут по коридору. Свет включается секторно при их приближении. Константинович, оказывается, еще и эконом.

– Ты тут часто бываешь?

– Каждый год. Лет с четырнадцати.

Предназначенная им комната выглядит небольшой. Шкаф, комод, этажерка с книгами. На комоде букет роз в стеклянной вазе. Кровать уже разобрана. В углу, как и в комнате Макара в Москве, свисает спортивная груша, только тут она красная. Макар вытаскивает из ящика комода полотенце и вручает Але.

– Душ дальше по коридору, найдешь. Пойду вниз, страшно есть хочется. Буду ждать тебя там, ладно?

– Ладно.

Душевая и туалетная комнаты обозначены картинками, как в гостинице. Согревшись под горячими струями воды, Аля думает, что заснула бы прямо тут, если бы не невозможная яркость белого кафеля. Вытершись и обмотавшись полотенцем, она добредает до комнаты и падает на кровать. Здесь свет более приглушенный, а по потолку вьется мелкотравчатая лепнина. Она пытается сфокусироваться на ней, но лепнина только еще сильнее расплывается, заражая хаосом разрушения стены, мебель, всю комнату. Аля зевает и проваливается в сон.

Проснулась она от крика птицы, надсадно-тоскливого, сладостного, как какая-нибудь восточная мелодия, – гу-гу-цы, гу-гу-цы. Горлица. Солнце, протиснувшись сквозь лапы растущей за окном сосны или чего-то вроде того, уже успело нагреть постельное белье и ноги. Духова рядом не было. Она села на кровати, потянулась. Как уснула вчера без одежды, так и спала. Поднявшись, прошлепала по горячему полу к сумке. Вжик – радостно вскрикнула молния, когда Аля потянула ее за золотистый бегунок. Вытащила шорты, майку – они были немного мятыми после суток путешествия. Вспомнила, что оставила вчера мокрые юбку и рубашку в душевой. Одевшись, сходила туда. Душевая была пуста, только утреннее солнце играло с самим собой в пинг-понг, ударяясь о начищенный белый кафель стен и пола.

Аля спустилась по лестнице. Теперь можно было все тут хорошо рассмотреть. В холле первого этажа плыла в воздухе белая мебель. На одной из картин, украшавших стены, Аля узнала Константиновича. Портрет был выполнен мазками. Режиссер стоял, прислонившись к стволу южного дерева, – руки сцеплены на груди. Хлопковый белый костюм, кожаные сандалии, глаза следят за смотрящим с любой точки гостиной. По портрету и не скажешь, что Константинович коротышка. Аля поспешно отвернулась, подошла к французскому окну, располагавшемуся напротив входной двери. За окном просматривалась лужайка, по краю ее огибали старые деревья с раскидистыми кронами, между ними кое-где высились пирамидальные тополя. Посредине лужайки был разбит цветник, в нем возилась вчерашняя плотная женщина, на голове ее белела панама.

Аля толкнула стеклянную дверь, та поддалась и распахнулась. В лицо дохнуло жаром, обжигающие солнечные ремни мгновенно стянули лоб, колени и локти. Чудно: в Москве лето заканчивалось, а тут время словно отмотали назад. Она ступила на гравийную дорожку, решив подойти к женщине в панаме и поздороваться.

– Здравствуйте!

Женщина выпрямилась и сурово посмотрела на Алю. Лет пятьдесят, круглые глаза, крупные веснушчатые руки, ситцевое платье в гигантских ромашках. Ничего не ответила, снова наклонилась и продолжила работу с цветами. Аля смешалась: вчера эта женщина была так доброжелательна.

С лужайки было видно, что дом больше, чем кажется с фасада. Обойдя правое крыло, она обнаружила еще один вход напротив плотно подступающих деревьев. Простая дверь, открыта, две ступеньки. Аля вошла и оказалась в чем-то вроде предбанника без окон: галоши под вешалкой, два синих рабочих халата на крючках, стопка панам на полке. Веник и ведро в углу. Влево уходил короткий коридор, одна из двух дверей была распахнута, оттуда лился дневной свет, гремели кастрюли, пахло жареной рыбой, супом. Аля решилась заглянуть.